Что ж, она получила свой поцелуй. Такой, какой и представить себе не могла. И щеки ее горели и сердечко невозможно билось, и разум цеплялся за что угодно, лишь бы не думать об этом поцелуе. Исбэль рассматривала потолок. Жирная пчела, докучавшая ещё с тех пор, когда она мылась в бадье, прицепились и здесь. Исбэль почему-то была очень ей рада, она наблюдала, как та делает быстрые кульбиты в воздухе, стремительно куда-то улетая, а потом возвращаясь вновь. Вот, она уже села на руку, все ещё мокрую и стало щекотно. Поползла по белой коже, задевая лапками мелкие волоски. Пусть она ее укусит, и это все окажется сном… Опять стало щекотно, только на этот раз там, снизу, где густая борода касалась нежных створок. Исбэль поежилась. Реборн сжал ее бедра сильнее, чтобы она не ускользала.

«Странно, пчелы не любят, когда так сильно пахнет лавандой».

Свет из окон тепло падал на мокрый пол, заставляя влагу испаряться. Мокрые пряди волос распластались по древесине, сделав ее тоже влажной, ткань впилась в плоть, везде ощущалась бесстыжая мокрота. Воздух стал очень густым, только потолок по-прежнему оставался серым и сухим в этом гнезде разврата. Исбэль это тоже успела заметить.

«Интересно, ему не сильно горько? Полынь невозможно горчит… И ещё розмарин… После них до вечера питье будет казаться слишком терпким, даже если это просто вода».

Было как-то очень скользко и совсем не больно. Раньше Исбэль не задумывалась, насколько упруг на самом деле человеческий язык. Она ела пищу, а когда жевала, тут же глотала. Оказывается, он был очень сильным. Не удивительно, что язык никогда ее не подводил. Реборн стал дышать чаще. Иногда издавал рычащие звуки прямо туда, казалось, она даже ощущала движение его голоса.

«Зачем? Ведь лоно мое не ответит, оно совсем не умеет говорить. Но даже если бы и умело, то что бы сказало? А ну как я заражу его вшами?»

Исбэль закрыла рот ладошкой и засмеялась.

– Моя королева? – будто задыхаясь, спросил Реборн.

– Благовония щиплют нос.

Реборн плотно сжал ее бедра руками, уткнулся лицом в ее лоно, напрягся и не отрывался так несколько долгих минут. Потом отстранился и, тяжело дыша, встал. Исбэль села на край стола. Неловко запахнула полы сорочки, опустила голову и поспешно отвела взгляд. Уж лучше оглядеть помывочную, отчитав потом служанок за недостаточную чистоту… и закрытые летом окна.

Пчелка… Где же ты?

– Исбэль…

– Уходите… – тихо произнесла она, сцепив на коленях пальцы, щеки ее прожигал румянец смущения, – Пожалуйста… Возьмите свои вещи и уходите.

Реборн ещё несколько мгновений смотрел на нее, а потом молча кивнул. Снял ошейник и начал одеваться. Все это время она сидела на краю стола опустив голову и рассматривала свои пальцы. И все же взгляд ее на один единственный вздох уловил мужские признаки, тяжелые и налитые, и Исбэль изумилась. Она догадалась, что это именно то, что называют мужеской силой. Но если там, в звездочётной, плоть его была податлива и слаба, то неужели сейчас она стала, как у всех? Ходить все время с налитой плотью, огромной и увесистой? И зачем такая нужна? Наверняка, это очень неудобно. Не удивительно, что Ульрик промахивается мимо горшка.