Айона была такой же, какой Эндри увидел ее год назад. Казалось, смутные обрывки его воспоминаний приобретают четкую форму. Повсюду виднелся олень, символ Айоны: каждую башню украшали ветвистые рога, а мантии стражников – изящная вышивка с изображением этих животных.

Его желудок скрутило. Воины Айоны, маячившие на периферии его зрения, были похожи на Дома: те же широкие плечи, золотистые волосы, зеленые мантии и гордая осанка. Эндри чувствовал, как к его горлу подступает тошнота.

Когда они добрались до плоской площадки на вершине скалы, двери замка оказались распахнуты. Небольшая группа Древних дожидалась их, стоя прямо под дождем. Серый туман окутывал камни, и Эндри казалось, что он забирается в сердцевину тучи.

Капли дождя застревали в волчьей шкуре на плечах Эндри и стекали по его скользкому холодному лицу. Медведь Дириана впереди него встряхнул головой, отправляя в воздух россыпь ледяных брызг.

Дириан лишь рассмеялся и погладил медведя по носу. Он по-прежнему оставался ребенком, пусть и был Древним.

Эндри не сдержался и растянул губы в кривой усмешке.

В следующее мгновение он заметил у входа в замок какое-то движение. И в этот раз его ноги действительно подкосились. Он ударился коленями о скользкую мостовую. В его ушах отдавался громогласный звук сердца, и он не мог сделать хоть один маленький вдох.

Среди Древних возле замка стояла фигура смертной девушки.

Она бросилась вперед, пробиваясь между бессмертными. Она была не такой высокой, как они, а ее черные глаза выделялись на побледневшем лице, которое даже посреди зимы хранило на себе след сискарийского солнца. Черная коса летела позади нее, а выбившиеся пряди липли к коже.

Эндри едва дышал и с трудом понимал, что происходит. Казалось, что его тело вот-вот развалится на части. Он мог лишь смотреть на Корэйн, не видел ничего, кроме нее. Он даже перестал ощущать холод дождя.

Корэйн скользила по мокрым плиткам мостовой, пытаясь удержаться на ногах. Она едва не врезалась в Эндри и наклонилась, чтобы обхватить его за плечи, пока он тянул к ней дрожащие руки.

Теперь они оба стояли на коленях. Ее платье промокло насквозь, а с его мехов и кожаных доспехов стека-ли струйки воды. Корэйн положила голову ему на плечо, прижавшись щекой к подбородку. Ее тело дрожало в объятиях Эндри, а губы беззвучно шевелились. Голос был единственной частью Корэйн, которая еще не вернулась к нему.

Эндри тоже била дрожь. В нем всколыхнулась вся та боль, которую он пережил за последние недели. Он вновь испытал отчаяние каждой ночи, лишенной надежды, и каждого рассвета, наполненного одиночеством.