– Убейте его, – сказала она, и в ее голосе послышался легкий шорох. И затем, сильнее: –
Удар Керлана возник из ниоткуда. Он заставил ее пошатнуться.
– Заткнись, – прорычал он, а затем ударил ее снова. Линн почувствовала вкус крови. – Ты думаешь, я сделал с тобой все, что мог? Я могу ломать тебя снова и снова, бесконечное количество раз лишь ради собственного удовольствия.
Его голос, боль – все это ушло. Слезы согрели ее щеки, но Линн сосредоточилась на прикосновении ветра к ее лицу, на шуме океана внизу, который, казалось, раскрыл ей свои объятия, обнимая ее, как материнские объятия.
«Дочь, – шептали они. – Выбери… быть храброй».
Линн запустила руку глубоко в полую пещеру своей груди и обнаружила там последние остатки своего голоса, все еще борющегося. Последние капли воды в пустеющей реке.
– Ана, – выдохнула она. – Кис. – Громче. Она говорила так, что ее голос эхом разносился по залам, высокий и тонкий, но тем не менее мощный. – Убейте его и покончите с этим. Я скорее умру, чем позволю ему жить.
Глаза Аны заблестели от слез. Глаза Киса были полны печали, когда он поднял свои мечи.
Линн выдержала взгляд Киса и кивнула. Одна жизнь в обмен на тысячи других была небольшой платой. Она бы использовала свою жизнь, чтобы купить безопасность для тех, кого она любила. Ибо в ее последние мгновения мысли Линн наполнились не ненавистью или гневом.
Это была любовь.
Любовь, в полуночно-черных глазах ама-ка, в смехе Энн, который эхом отдавался между огромными пустыми горами, в подарке жизни, который ей даровали, пусть и ненадолго.
Линн только хотела, чтобы у нее было еще немного времени.
Но она встретит смерть как воительница, как парусница. Она будет храброй.
Линн повернулась к Аларику Керлану.
Мгновение они смотрели друг на друга, глаза Линн стали черными, лицо Керлана исказилось диким гневом обреченного человека.
А затем ярость на его лице угасла.
– Хорошо, – спокойно сказал он. – Тогда умри.
И столкнул ее с края.