Я едва не закашлялась, а Игла и вовсе вытаращилась на Ювху, будто увидела ожившего мертвеца. Она сейчас… заигрывала со Златояром? Погодите-ка, и вправду заигрывала, иначе как объяснить отведенные в смущении глаза Великого князя. Он задумал переворот и убийство родного брата, но смутился от слов демоницы? Чего еще мне ожидать от сегодняшнего вечера?
– С цесаревичем, правда, не получится поиграть так просто, как с воеводой. Пожалуй, придется немного потерпеть его объятия и поцелуи, – произнесла Ювха, не сводя глаз со Златояра. – Но обещаю, что в его руках буду думать о другом.
Я не стерпела и закашлялась, отчего Ювха наконец вспомнила обо мне.
– Кстати, Амаль, я же не сказала тебе самого интересного. Цесаревич думает, что меня зовут Саяра. Ты же не против?
Будущего императора убьет демоница, носящая имя, которое свело с ума воеводу Нарама. Пожалуй, этот вечер уже ничем меня не удивит.
Глава 19 Каждый шрам
Глава 19
Каждый шрам
Амаль
Никогда не думай, что ужасный день не может стать еще хуже, а сложная ночь – еще сложнее. Эти слова я повторяла себе вновь и вновь, пока слушала доклад Данира, который
Пока мы со Златояром заключали кровавую клятву, а Ювха храбро отправилась в потные ручонки изнывающего от желания воеводы Малоярской провинции, Тир решил устроить счастье сестры. Он отправил одного из
– Амаль, удели мне минутку, – перебил доклад Данира мягкий голос Геулы.
Я была только рада отвлечься от его бодрого рассказа, как будто не произошло
Геула поманила меня к себе в комнату. Игла окинула нас подозрительным взглядом, но поспешила наверх – к Амиру. Моя душа тоже рвалась туда, особенно сейчас, когда вездесущая Лира наверняка наглаживала его руку и пела колыбельную. В это же время хрустальная девочка наверняка мечтала, как он женится на ней, и они родят четверых, а то и пятерых омерзительно милых детей. Нет, если продолжу думать об этом, то задымлюсь от злости!
Диша, забравшись на кровать с ногами, вязала… что-то. Кажется, носок. Она почтительно кивнула мне и вновь увлеклась своим делом. Я же с непониманием опустилась на хлипкий табурет. Геула помялась, но наконец заговорила: