А еще все, словно сговорившись, молчали о драконе… Как его обуздать? Кому?

Наконец Калдер выпрямился и посмотрел на друга. Спокойно и очень серьезно. В эту минуту не было озорного, веселого келпи. Перед магом сидел Дух Озера.

– Хорошо, я приму твой неожиданный дар, который больше похож на оковы. Но я наложу на тебя гейс[69], Сеорикс. Теперь, когда с тебя снято проклятье, это можно делать. Я имею на это право. Боги наградили тебя многими дарами. Ты силен в магии и прекрасно владеешь мечом. Ты истинный король Альбы и правитель туатов. Твоя женщина – тень и щит. Ты победил множество чудовищ. И будешь дальше хранить эти земли, но я запрещаю тебе убивать змей. Земных, водных и небесных. Ты понял меня?

Запястье мага опоясала синяя вязь татуировки.

Румпель поднял руку, разглядывая напоминание о первом запрете, призванном уравновесить дарованные силы и благополучие.

– Ты мог бы просто взять с меня клятву, – сдавленно проговорил маг.

– А ты бы мне ее дал? Без оговорок, без ограничений, без условий? Нет. А если бы и дал, то страдал бы от принятого решения. Но я освободил тебя от этих терзаний. Считай, что мой запрет необходим для восстановления равновесия между твоими силами и магией мира. Потому, если не хочешь собственной смерти и упадка Сида, не приближайся к дракону. У него свой вирд. Долгий и тернистый путь, усыпанный золотом и пеплом, сдобренный одиночеством и чувством вины. Ни меч, ни стрела не победят его. И не родится рыцарь, способный одолеть его. Пять веков он будет плавиться в горниле отчаяния, и только потом, через жертву, обретет освобождение.

Эпилог

Эпилог

– …Пять веков он будет плавиться в горниле отчаяния, и только потом, через жертву, обретет освобождение, – молодой король замолчал и облизнул пересохшие губы. Пить хотелось неимоверно. Три дня и три ночи он рассказывал свою историю и не чувствовал голода, жажды и усталости. Мед поэзии помогал складывать слова в строки, а строки наполнял жизнью. Три женщины ловили каждое его слово. Хмурились, смеялись и плакали, проживая судьбы тех, о ком рассказывал гость. И вот теперь, когда время вышло, обессиленный, он опустился на лавку, прикрыл глаза и спросил:

– Не томите меня молчанием, скажите, вам понравилась моя история, вечные сестры? Вы соткете из нее полотно?

– Сам погляди, Николас, – проскрипела Та, что помнит прошлое.

Молодой король с трудом поднялся и, едва переставляя ноги, подошел к станку. А там, натянутый на нити основы, сиял цветными нитями бытия дивной красоты гобелен. Словно наяву виднелся пылающий замок Бренмара, Ноденс, внимающий безусому юнцу, красавица Давина с обгоревшими руками, черноволосая Кам, бессердечная Гинерва, Холмы сидов, пурпурные глаза Румпеля, жуткий демон без кожи и еще десятки, сотни лиц. У Николаса зарябило в глазах, он прислонился к станине и провел пальцами по вытканной щеке еще не рожденного сына, увидел, как они дрожат, и сжал в кулак. Кровь молодая, бурлящая в венах, остановилась и заиндевела. Лоб покрылся испариной. Пришло понимание, жуткое в своей несвоевременности. Только сейчас он в полной мере осознал, что с легкостью скальда предопределил не только свою судьбу, но и многих разумных существ. Обрек их в шальном вдохновении на худшее, что может быть в жизни – отсутствие выбора. Николас отшатнулся от полотна. Впился зубами в сжатый кулак.