– Идите! – сказала бабушка строже. Грудь ее тяжело вздымалась.

Мама взяла папу за руку, шепнула: «Пойдем, милый», увлекла за собой к открытой двери. Я переглянулась с Диего. Он усмехнулся, поняв без слов. Подошел к Фернвальду, похлопал его по плечу. Дядя вздрогнул, словно вышел из оцепенения. Устроил Клариссу в нагрудном кармане и позволил Диего увести себя.

– Я подожду тебя на лестнице, – сказала мне Лилия.

Когда сестра вышла, бабушка мягко отстранила Вэйну, облизнула пересохшие губы, прохрипела:

– Это такое страшное ощущение. Когда тебе плохо, оно словно покалывает, желая проникнуть внутрь. Я очень долго боролась с ним, отталкивала, прогоняла. Но с возрастом делать это стало сложнее. И однажды я сдалась, позволила иголкам воткнуться слишком глубоко, просочиться под кожу. И сквозь невидимые дыры, которые они оставили, потек мой чудовищный дар, затопил и испортил все вокруг. Я больше не могла сдерживать его.

Бабушка отдышалась.

– У тебя такой же дар: я была в ужасе, поняв это. Больше всего на свете я боялась, что ты повторишь мою судьбу, поэтому заставила забыть. Знаю, из-за этого ты чувствовала себя одиноко, но я не жалею о своем выборе.

– Я тоже о нем не жалею, – честно призналась я. Сложись все по-другому, я бы, наверное, не прошла такой путь, не выжила бы в проклятых землях. Навсегда осталась бы девочкой, горько переживающей утрату брата, мнительной, зависимой от обидных слов сестры и строгих взглядов родителей. – Если я вдруг когда-нибудь почувствую такие иголки, то ни за что на свете не позволю им испортить мне жизнь.

– Иди ко мне, – я наклонилась, и бабушка прижалась губами к моему лбу. – А теперь научи, как попрощаться с Вэйной.

Я подняла руку, плавно провела по воздуху над головой, прижала к груди. Бабушка с сомнением покачала головой. Ее рука дрожала, чертя в воздухе жест, означающий «появляться, вырастать». Затем последовала плавная линия – «жить». Прижать руку к груди – там, где сердце, – бабушке далось легко.

Если разбить прощание на отдельные жесты, перевести по частям и соединить, получится фраза: «Ты проросла сквозь меня». Проросла так, что не вырвать, не избавиться.

И Вэйна ответила: «Прощай».

Отойдя от северной башни, Фернвальд присел на корточки, достал из нагрудного кармана уже не девочку – лягушонка. Выпустил в заросли.

Бабушка умерла спустя несколько дней. В ее урну положили перо ястреба.

Мы спели песню прощания – слова мертвого языка срывались с губ и тонули в сумеречном воздухе. Северная башня чернела на фоне неба, и было сложно поверить, что теперь в любое время можно без страха войти в нее. Накануне днем я видела, как детишки прислуги толпятся у распахнутой двери, перешептываются, заглядывают внутрь.