В конце длинной комнаты от стены до стены тянулись решетки. Клетка.
Заяна осторожно продвигалась вперед, пока ее аметистовые разряды и кобальтовое пламя Маверика не осветили то, что было внутри.
Точнее,
Заяна не смогла скрыть резкого вздоха при виде крошечной фигурки, съежившейся на краю шаткой кровати с изношенным матрасом. Крошечной, потому что на выступающих костях почти не было плоти, и на секунду Заяна замерла, подумав, что они смотрят на труп.
Пока не услышала сердцебиение. Звук, слишком знакомый и завораживающий. Только обычно оно отбивало жесткий ритм. Этот жизненно важный орган громко стучал даже у самых несчастных душ. Но это сердце… Звучало как
– Боги всемогущие, – пробормотал Маверик.
Она не ожидала от него такого потрясения, полагая, что он видел вещи и похуже и не заботился об одной жизни, чтобы хоть как-то отреагировать.
Тело в клетке не шевелилось, но позади нее послышалось шарканье.
– О боги! – вскрикнула фейри, проходя мимо нее.
Заяна схватила ее за руку. Ей почему-то казалось глупым подходить слишком близко, когда они понятия не имели, кто это был – или
Лысеющая голова, на которой виднелись небольшие пучки седых волос, медленно приподнялась. И Заяна застыла, когда поняла, что перед ними человек. Создание внутри было человеком. Округлые уши подтверждали это. Никто не произнес ни слова, пока человек пытался поднять голову, словно на плечах у него был тяжелый валун.
Когда наконец ему это удалось, заключенный встретился взглядом именно с Заяной, и она почувствовала, как неведомый прежде холод сковал ее. И знала причину. Казалось, будто она смотрела прямо в лицо смерти.
Она едва могла различить, что человек был женщиной, почти скелетом, с серой, обвисшей кожей, прикрытой лишь старой тряпкой. Но что поразило ее больше всего, так это глаза – единственный проблеск цвета на ее измученном теле. Хотя они были тусклыми, холодными и, возможно, уже мертвыми, Заяна представила, что тусклый янтарь когда-то был завидным золотом.
– Пожалуйста, – прерывисто прохрипела она.
Заяна не понимала, почему у нее внутри все сжалось. Эта женщина, какой бы мучительной ни была ее судьба, не стоила ее беспокойства. И все же, как только эта эгоистичная мысль пришла ей в голову, Заяна тут же распознала ложь. Именно она настояла, чтобы дверь открыли; она вошла в эту комнату. И хотела того или нет, теперь это стало ее заботой. Может она и была бессердечным порождением тьмы, но даже не зная, через что пришлось пройти этому человеку, отказывалась верить, что кто-то в мире заслужил такую долгую мучительную смерть.