Поэтому, к моему собственному удивлению, так же как и к его, я так и поступаю. — Что ты собираешься делать? — Я спрашиваю. — Накажешь меня? Кого ты собираешься убить? Мою мать? Подожди, ты уже сделал это. Оставить мне шрам? О, да, ты и это делал. — Я оскаливаюсь в хищной ухмылке и закатываю рукав туники, выставляя перед ним шрамы. — И это ещё не всё, у меня таких ещё полно, так что на меня это больше не действует.

Плечи Азаи расправляются, когда он втягивает воздух. Он не смотрит на шрамы на моей руке. Я снова опускаю ее и позволяю рукаву упасть обратно на место, пока смотрю на него в ответ.

— Я не знаю, почему ты так одержим девушкой, которая всего лишь еще одно незаконнорожденное дитя Богов. — Мои слова могут показаться небрежными, но внутри у меня бушует только ярость.

— Ты не должен подвергать сомнению мои доводы, — огрызается Азаи.

— Я не подвергаю их сомнению, — отвечаю я. — Но я не могу тебе помочь. — Я не буду ему помогать.

— Ты совершаешь ошибку, мальчик. — Слова Азаи холодны, несмотря на его гнев.

Я поправляю тунику и отряхиваю невидимую ворсинку, просто чтобы показать ему, что мне все равно.

— Господин Ру… — Я не двигаюсь при звуке знакомого запыхавшегося мужского голоса, я даже не расслышал звук его приближающихся шагов, которые резко обрываются. — Прошу прощения, мой повелитель.

Я и без того знаю, что Найл сейчас кланяется Азаю, наверняка прогибаясь в спине так низко, как только может, не падая при этом на колени. Достаточно было бы одного движения пальца Азаи — и этот мальчик, этот смертный, уже стоял бы на коленях. Я намеренно не смотрю на него: любое проявление интереса к Терра, которого Кайра называет другом, может обернуться для него наказанием.

К счастью, Азаи просто игнорирует Найла и подходит ближе ко мне. — Придет время, сынок, — он подчеркивает это ненавистное слово, — когда ты поймешь, что выбор, который ты сделаешь, определит тебя. Я надеюсь, что ты увидишь, что любая сила, которой, как тебе кажется, ты обладаешь, дарована мной. Тебя бы не было без меня, и если ты продолжишь бросать мне вызов и бороться со мной, тебя больше не будет.

Он поднимает руку, и когда я хочу отступить назад, я обнаруживаю, что не могу. Его пальцы сжимают мое горло, и я вынужден смотреть в глаза цвета чеканного золота. — Ты дышишь, потому что я позволяю это, — заявляет Азаи. — Прямо сейчас ты опьянен мыслью, что ты неприкасаем. Это иллюзия. Если бы я захотел, я мог бы убить тебя прямо здесь и сейчас.

Прерывисто выдохнув, я обнажаю на него зубы. — Тогда чего же ты этого не делаешь? — Я рычу.