В камине уютно потрескивает огонь, отгоняя осенний холод, проникающий сквозь большие окна, выходящие в сад. Мягкие кресла с резными ножками расставлены полукругом вокруг низкого чайного столика.
— Садись, — скорее приказывает король, чем приглашает. Сам он опускается в самое большое кресло, расположенное справа от центра комнаты, откуда открывается вид на улицу через стеклянные двери веранды. Обе двери в комнату находятся слева от него, а за спиной — стена.
Я колеблюсь всего мгновение, потом выбираю кресло напротив. Оно позволяет видеть обе двери, ведущие вглубь дома, хотя спиной я оказываюсь к веранде. Это оставляет оба кресла рядом с королём свободными. Как и ожидалось, Равин занимает место по правую руку от отца, а Старший Аркан — слева, двигаясь бесшумно, словно ветер. «Протокол — это особый язык», — говорил мне однажды Твино. И я могу лишь надеяться, что достаточно владею им, чтобы показать: я готова быть равным игроком, встречать короля лицом к лицу — но при этом сохранять уважение.
Когда мы рассаживаемся, открывается вторая дверь, и входят двое слуг. Они держат головы склонёнными, но одного из них я узнала бы в любом обличье. Твино искусно скрывает хромоту. На нём нет и следа магии, чтобы не вызвать подозрений. Я задаюсь вопросом: какой обезболивающий настой или снадобье приготовили для него Юра и Рен, чтобы он смог исполнить эту роль?
Слуги ставят на стол два подноса — один с двумя чайниками и чашками, другой с закусками. Я замечаю: жидкость в чашке короля чуть другого оттенка, и налита она из отдельного чайника. Может, это просто редкий сорт чая, к которому он привык… А может, в этом кроется нечто большее, чего я пока не знаю. Затем слуги отступают к стене, склоняют головы — и превращаются скорее в мебель, чем в живых людей. Я вцепляюсь в подлокотники — атмосфера в комнате натягивается, словно струна.
Я знаю: Каэлис нарочно держится подальше. «Мой отец никогда не достанет карты, если я рядом», — сказал он. Но часть меня всё же желала бы, чтобы он был здесь.
— Не думаю, что нас ещё будут прерывать, — произносит король, указывая ладонью на центр стола.
— Простите меня за случившееся, — я достаю из кармана жакета карту, обёрнутую в чёрный шёлк. — Я боялась, что её может унести ветром, повредить или уничтожить. Инстинкт защитить взял верх.
— Эти карты становятся куда большим, чем просто бумагой и чернилами, когда завершаются, — отвечает он без раздражения, и я с надеждой думаю, что мне удалось избежать его гнева.
Я кладу карту на стол и разворачиваю. Кремовый пергамент с золотым сиянием резко контрастирует с чёрным мрамором столешницы. Король и вправду чувствует себя здесь в безопасности, ведь он не кидается к ней немедленно. Напротив, его безмолвное спокойствие затягивается настолько, что я уже начинаю бояться: а вдруг с картой что-то не так? Но в конце концов на его лице вновь проступает та самая улыбка, что и раньше.