Мы все сделали вид, что не замечаем, как она сглотнула, и её глаза заблестели влагой.

— Просто… Я не знаю, кто я. Не узнаю себя в зеркале.

Ах… богини. Я знала это чувство. Знала, насколько оно может быть мучительным. Как потерянно при этом себя ощущаешь.

Пвиль снял очки и достал носовой платок. Гвен взяла Веле́ду за руку.

— Ты узнаешь. Хочешь совет? — Вел моргнула и кивнула. — Смотри на тех, кто рядом. На тех, кто любит тебя. Твои родители, Мэддокс, Аланна, Хоп, Каэли, я сама, даже этот идиот Оберон… Мы-то знаем, кто ты, и обожаем каждую твою сторону — сильную и уязвимую. Мы расскажем тебе, кто такая Веле́да Руад, подменённая девочка. И если вдруг забудешь или засомневаешься, просто спроси. Мы напомним тебе с радостью.

Вел кивала на каждое слово Гвен, словно хотела поверить изо всех сил. Шмыгнула носом и переплела пальцы с моими. Невольно до меня донеслись волны гордости и любви. Сильные, прекрасные, глубокие чувства. Тьма протянулась и нежно коснулась её костяшек.

Когда она подняла взгляд, в нём больше не было пустоты.

— Я не собираюсь спрашивать у Оберона ни черта, — заявила она.

Я едва удержалась от смеха, но улыбка всё же прорвалась.

Гвен фыркнула.

— Ну, что-то мне подсказывает, он всё равно не удержится и скажет.

***

Той ночью Абердин вернулся вместе с Фионом и другими членами Братства. Они перенесли тело Брана во дворец, не устраивая лишнего шума; похоронили его — так было правильно, даже если речь шла о нём. Сейдж же заточили в королевские подземелья, где не требовалась магия: решётки там были из гематита.

Мэддокс отвёл меня в комнату, которая принадлежала ему с самого детства и юности. Я не стала любоваться эбеновой мебелью или занавесями. Мы скользнули в постель, и я обняла его, пока он плакал по Брану и Сейдж. Нити огня и тьмы переплелись вокруг нас. Я шептала ему сказки и истории до тех пор, пока он не заснул.

Потом я вышла на балкон. Он выходил на плац и благородные кварталы возле дворца. Виден был высокий забор из гематита, часть лабиринта, фонтаны и вдали — Калсада Луахра.

К моему изумлению, Эпона мирно жевала куст. Тот самый, что был подстрижен в форме мерроу-рыбы и когда-то напугал меня до смерти на Теу Биад.

Улицы, несмотря на поздний час, кишели людьми. Весть уже разлетелась по городу и, вероятно, достигла дворян, переселившихся в загородные имения. У ворот я различила Абердина, Пвиля и других мужчин и женщин. Там были хвосты, рога, заострённые уши, даже бабочкины крылья. Люди и сидхи из Братства подходили группами — недоверчивые, растерянные, но полные надежды. Смотрели на мраморные стены, словно не верили, что могут оказаться так близко.