Его нож – тот самый нож, который он дал Саше перед второй атакой вольгар, – торчал точно из сердца зверя.

Кель рухнул на колени рядом с королевой и пробежал пальцами по ее телу, умоляя Творца даровать им еще одно чудо. Спустя мгновение Саша распахнула огромные черные глаза и надсадно раскашлялась. С губ Келя сорвался стон, в котором с трудом можно было угадать ее имя. Выпачканные в крови руки продолжали лихорадочно шарить по красному платью.

– Саша, – безостановочно звал он. – Саша, Саша, Саша!

Дыхание выходило из груди королевы с присвистом, но было ровным. Наконец ее глаза в облегчении закрылись.

– Она выбила из меня дух, капитан. – Саше приходилось бороться за каждое слово. – Но и только. Я невредима.

Кель прижал ее к себе, баюкая в объятиях и ощущая тепло чужой крови между их телами – напоминание о смерти и избавлении. Затем он задрожал, и Саша прильнула губами к его шее в жесте безмолвной поддержки.

Он не мог позволить ей и дальше находиться рядом со зверем.

Кель наполовину дошел, наполовину дополз до дерева Арена и устроился под ним с Сашей на коленях. Они молча смотрели, как черная шерсть уступает место бледной коже, а очертания громадной кошки сменяются женственной округлостью бедер и узким прогибом талии. Дар покинул Ариэль Фири, и смерть вернула ей истинный облик. На этот раз нож не выпал из тела Перевертыша, вытолкнутый преображением, но остался сидеть глубоко в сердце – блестящий и влажный от крови.

– Все хорошо, капитан, – прошептала Саша. – Все кончено.

– Ты видела это, – внезапно озарило Келя. – Ты знала, что этот день придет.

– Я знала, что будет битва, – согласилась Саша. – И она забудет защитить сердце.

Кель начал хохотать. Немыслимое облегчение лишило его остатков дыхания и разума, и когда смех перешел в скрипучий стон, он ощутил на лице горячие мокрые дорожки. Слезы непрерывно струились по щекам и смывали с кожи кровь, а с сердца – страх.

– Ты плачешь, капитан, – пробормотала Саша, и он услышал в ее голосе дрожь.

– Я исцеляюсь, – ответил Кель, и она накрыла его губы своими, назначая собственное лекарство, собирая соль скорбного прошлого и облегчая тяжесть старых ран. Несколько секунд Кель не мог ни говорить, ни думать – только плыть в теплом океане благодарности, смаковать вкус ее рта и длить жадное переплетение языков.

Наконец он поднялся на ноги и потянул ее следом: ему хотелось оказаться как можно дальше от рощи, принявшей за последние дни уже две жизни. Однако Саша высвободилась из его рук и вернулась к Перевертышу – с такой же сердечностью, с какой делала все в этом мире.