* * *

– Кель Джеруанский, сын Коры, король Каарна, возьмет в жены королеву Сиршу Каарнскую, дочь покойного лорда Пирса и Сареки Килмордских. Да скрепит Творец Слов их союз на благо всего Каарна, – гудел со сторожевой башни Бум, и его слова эхом отзывались в кронах деревьев, сердце Келя и ушах жителей долины.

Кель боялся, что никто не придет, королева будет опозорена, а церемония сорвана. Он бы этого не пережил – и чуть было не подписал свой первый королевский указ, призванный не допустить катастрофы.

Но весь Каарн пришел. Пришел с цветами, едой, песнями и благими пожеланиями, и, когда Падриг воздел руки к небесам и объявил стоящую перед ним пару мужем и женой, люди заплакали. Даже королевская гвардия зашмыгала носами, когда их командир склонил голову и поцеловал Сашу. Одно путешествие закончилось, чтобы дать начаться другому.

Торжества, прерванные месяц назад зловещим предсказанием королевы, возобновились с того же места. Тосты за долгую жизнь и крепкую любовь следовали без остановки, в них отражалась вера в счастливое будущее Каарна. Когда же гости разошлись и замок окутало ночными тенями, король обнял свою королеву в мягком свете звезд, чтобы заново принести однажды данные клятвы. Клятвы, которыми они обменялись целую вечность назад в пустынном Квандуне, когда он еще был одинок, она еще была потеряна, а будущее представлялось далеким и туманным.

Кель подался вперед и прошептал Саше в ухо – наполовину выпевая, наполовину упрашивая:

– Ты слышишь, женщина? Приходи спеть со мной.

– Приходи, я дам тебе спасенье. Дам тебе спасенье, если ты придешь, – откликнулась Саша негромко. Мелодия была однообразной, стихи простыми, но это все же была песня, и она струилась с ее губ нежной мольбой.

– Приходи, я дам тебе укрытье. Дам тебе укрытье, если ты придешь, – подхватил Кель с того места, где она остановилась. Его губы коснулись мочки Сашиного уха, и все ее тело – от увенчанной короной головы до пальцев ног – охватила дрожь. Кель чувствовал, как стучит ее сердце, и продолжал петь так, словно в целом мире не было сейчас вещи важнее.

– Приходи, чтоб стать моей любовью. Стать моей любовью, если ты придешь.

В следующий миг он уловил отголосок колокольчика – один-единственный, на грани слышимости, почти воображаемый. Но его оказалось достаточно. Кель возвысил голос, осваивая тональность и струной вытягивая ее прямиком из бьющегося сердца. Ликующий благовест, чистый и радостный, становился все громче, и наконец чужая нота начала резонировать у него под кожей, поселилась в черепе, за глазами и в глубине живота. Его охватила эйфория, он дрожал от переполняющего его звука и ощущения триумфа, а пальцы все гладили и гладили рыжие волосы, отводя их от веснушчатых щек, – пока веки Саши не дрогнули и на Келя не взглянули глаза такие черные, что в сумраке ночи они казались бездонными. Они затягивали, заключали в себя, и еще несколько секунд в мире не было ничего, кроме отраженного света и эха между ними двоими.