Дориан закончил, опустил руки и выпрямился. Его глаза смотрели на Лив. В них не было ни ярости, ни желания – лишь глубокая, непроницаемая тень, словно бездна.

Наконец, нарушая давящую тишину, его голос прозвучал: ровный, безжизненный, как обычное замечание, но Лив слышала в нём скрытую остроту. Или, ей так казалось?

— Никак не удаётся избавиться от... послевкусия. Есть идеи, Лив?

Лив замерла. Его слова были не вопросом, а приглашением. Или приговором. Всё, что он говорил днём, было лишь прелюдией, тщательно спланированной игрой разума, чтобы довести её до предела. «Послевкусие» — это было то, чем он завершал их самые острые конфликты, их болезненные танцы. Внутри неё боролись страх и какое-то странное, болезненное, но неодолимое притяжение, словно мотылька к огню. Она знала, что должна ответить, что должна принять его игру. Её глаза поднялись, встретившись с его взглядом, и в их глубине, сквозь страх, промелькнуло еле уловимое, обречённое согласие.

— Что ты хочешь, Дориан? — её голос был тихим, но в нём не было мольбы, лишь усталость и вызов.

Дориан медленно шагнул ближе, не приближаясь вплотную, но заполняя пространство своим властным присутствием. Он смотрел на неё без выражения, его взгляд был подобен сканеру, проникающему в самую душу.

— Мне надоело. Смысла устраивать сцену нет. Я предпочитаю избегать последствий, которых мы оба не хотим. А ты ведь их не хочешь, верно? Не хочу истерик, Лив. Не сегодня.

Её плечи опустились, словно с них свалился невидимый груз. В голосе Лив появилось отчаяние, она не пыталась его скрывать, это была чистая, неприкрытая боль.

— Я... я правда сожалею. Я не должна была. Ни писать, ни тем более ехать...

Его взгляд стал чуть более пристальным. Он сделал маленький, почти незаметный шаг ближе, сокращая расстояние. Его голос был сухой, как шёпот, который, тем не менее, вибрировал в воздухе.