Чёрные, лишённые всяких чувств твари. Их ведёт вперёд чья-то злая воля. Воля, направленная против всего живого.

Ахаз’ир делал большие глотки, не сводя глаз с костра. Именно огонь заменял ему ту картину, что вилась в разуме. А вино согревало душу.

Наконец, глаза каджита, опьянённые от вина, начали смыкаться. Ахаз’ир повалился на лежанку, приложил ко лбу предплечье лапы, закрыл глаза, держа в другой лапе открытый бурдюк Старейшины. Вскоре каджит погрузился в глубокий сон.

Ахаз’ира разбудила лёгкая встряска лапы на его плече. Открыв глаза, каджит увидел лицо Старейшины, что нависало над ним.

– Утро наступило. Выдвигаться нам пора, – сказал он.

Каджит неохотно лёжа потянулся, слегка расплескав вино в бурдюке рядом с лежанкой. Оказывается, его лапа, прочно сомкнувшая пальцы, всю ночь не отпускала его.

Приподнявшись, Ахаз’ир посмотрел на Старейшину.

– Извини, – сказал он, закрывая бурдюк. – Не мог вчера уснуть. Пришлось выпить всё вино у себя, но этого оказалось мало.

– Не стоит просить прощения за то, что тревогу свою усмирить пытался ты, – ответил старый каджит. – Я и сам в тревоге заснул. Чувство ожидания чего-то опасного всегда в тревогу вгоняет. Никогда не любил это чувство. Точно так же не люблю я и вино. Так что, незачем тебе передо мной извиняться.

Ахаз’ир не спеша поднялся, отдал почти пустой бурдюк Старейшине, быстренько собрался. Старый каджит уже был готов.

– Вылью то, что осталось, и по пути воды пресной наберём. Дождь стих утром рано, однако погода пасмурная и тучи не отступили ещё. Поэтому, чем раньше выйдем, тем раньше доберёмся, – сказал Старейшина.

– Далеко нам до Предела? – спросил Ахаз’ир, надевая на плечи свой рюкзак.

– Ежели дорога чиста будет, то ко второй половине дня доберёмся мы. К вечеру же доберёмся до гробницы Горшула. Думаю, за ночь сможем преодолеть её и выйти по утру.

– Заночуем у живых мертвецов? Забавно, – усмехнувшись, ответил Ахаз’ир. – Хорошо, хоть голова не болит.

– По поводу мертвецов не беспокойся: коли будут они там, то скучно нам не будет.

После этих слов Старейшина пошёл к выходу. Ахаз’ир подошёл к коням, начал развязывать их.

– Бедные вы… Долго ничего не ели… – сказал он, посмотрев то на одного, то на другого. Один из коней фыркнул.

Остановившись у входа, Старейшина присел на колено, приложил лапу возле края огненной руны. Закрыв глаза, он прошептал заклинание. Руна ярко засветила, а после растворилась, словно пар. Позади послышались шаги и топот подков.Старейшина поднялся, вышел наружу.

Утренний прохладный воздух освежил голову Ахаз’ира, когда он вышел следом. Ветерок приятно дул в лицо, нагоняя последождевую свежесть. Возле камней прорастала трава, на которой свисали блеклые капельки утренней росы, что смешались с каплями дождя.