Она лежала под провонявшей плесенью пластиковой шторкой, а к ней привалилась Кира. Эти мудаки даже не удостоверились, что она мертва. Впрочем, Лиз буквально купалась в крови: горячая и ужасно липкая, она ручьем струилась под разорванным в лоскуты жилетом, промочила штаны. Левая рука и правая ляжка пульсировали болью.

Но она была жива под пластиковой шторкой, а Кира мертва – еще бы, ей полбашки снесло.

А мальчики?

Рядом слышались голоса. Не Фрэнка и не Пола. Возможно, они захватили Библию и съебали, решив, что мамке кранты. Коли так, она скажет им пару ласковых, как только доберется до фермы, особенно Полу – наверняка его идея.

Но Фрэнк, Фрэнк бы проверил. Во что бы то ни стало. Почему же он этого не сделал?

Страх сдавил нутро ледяными пальцами.

– Бога ради, Лора, просто ляг.

– Я в порядке.

– Лора, ты только что получила пулю в грудь. – Милли Эммануэль. Лиз скрипнула зубами и сжала кулаки. Начистить бы рыло этой святоше, да недосуг.

– Херня, второй калибр. – А это уже Лора Кэддик, грымза с вечно кислой рожей и дочкой-оторвой. – Он вечно рисовался с этой хренью, будто Рэмбо, но из нее и бельчонка сердитого не уложишь.

Она говорит о Поле с его дурацкой мелкашкой. Причем в прошедшем времени. Стало быть, Пола больше нет. Ладно, хоть и сын, но он всегда был обузой, мелким засранцем и прохиндеем, которого нельзя оставить наедине ни с одной дыркой.

– Лора, ну бляха-муха! Пуля есть пуля.

– Ты сама сказала, что она попала в ребро.

– Ну да. Но…

– У нас есть проблемы посерьезнее пары сломанных ребер, верно?

Милли Эммануэль вздохнула.

– Ладно.

– А Фрэнк, что с Фрэнком? – спросил тоненький голосок.

– К счастью, из-за этого отребья можно больше не беспокоиться, – сказала Лора. Пауза. – Извини.

– Да ничего, – отозвался голосок.