Диса знала, что это не так. В ее крови не было ничего, кроме упрямства. Именно оно, да еще старая Тоура, от которой теперь остались лишь гниющие в могиле кости, подарили ей силу. Утрата старухи неожиданно больно ударила по Дисе, хотя та гнала от себя эту привязанность. Когда Тоура скончалась, они с Сольвейг, у которой уже было двое здоровых крепких детишек и третий на подходе, не сговариваясь, велели работникам вырезать кусок из стены, возле которой лежало тело мертвой вёльвы. Через это отверстие в дерне пронесли труп. Благодаря этому, даже если Тоура решит вернуться драугом (чего никак нельзя было исключать), она не сумеет найти дорогу домой. В могиле на грудь ей положили самый тяжелый камень, какой сумели найти, и даже пастор Свейнн ни слова не сказал против. В конце концов его дочь и гостья уедут по своим семьям, а ему тут доживать свой век.

Мысли о Тоуре никак не давали Дисе покоя. Старуха мерещилась ей то тут, то там: не такая, какую девушка помнила во времена своего ученичества – злая на язык, с маслянистыми едкими глазами, – а уже мертвая, со складчатым лицом, как бы стекшим вниз, вздутыми веками и ртом, таящим проклятия. С тех пор, как Диса поняла, что беременна, Тоура стала являться к ней чаще. Однажды нагрянула даже в сон, где прочитала вису, которую пасторша не запомнила и страшно волновалась от этого наутро. Но каждый раз, когда она хотела поговорить об этом с Эйриком, что-то мешало. То, что творилось между ней и Тоурой, должно было остаться между ними. К третьему месяцу недомоганий старуха стала появляться все реже, и лишь в самые темные ночи Диса различала ее фигуру в ногах своей постели.

Когда накануне поры посевов она наконец призналась Эйрику, что в положении, то ожидала увидеть в его лице счастье и облегчение, которых сама не чувствовала. Но вместо этого она встретила там отражение собственных страхов. Ужас промелькнул в глазах пастора лишь на мгновение – так рыба показывается над поверхностью озера, оставляя за собой только рябь, – но Диса успела его заметить. Она не знала, чего именно боится ее муж: что в родах что-то пойдет не так и он останется вдовцом или что дитя будет похоже на Арни? Пускай он души не чаял в своем ученике, но вряд ли хотел бы, чтобы его собственный сын зимними ночами скулил от боли и кусал солому. Но Диса не стала ни о чем спрашивать, дала Эйрику успокоиться, а потом позволила успокоить и себя. В его сильных горячих руках она пряталась, когда на душе было пасмурно.

– Боишься? – спросил он, обхватив ее голову ладонями и прижавшись лбом к ее лбу.