В голове вдруг завертелись крайне нетипичные для крутого перца мыслишки: отступить, сдаться, бросить оружие и склониться перед божеством, надеясь на его милосердие. Цент не знал наверняка, порождены ли эти пораженческие мысли им самим, или кто-то ненавязчиво транслирует их извне. Но, тем не менее, эти мысли дико взбесили конкретного пацана.

– Да что я, Владик, что ли? – прорычал он. – Чтобы я, да сдался?

Через секунду он уже бежал к цели, наплевав на смертельный холод, и замахивался секирой для удара. Топор, занесенный над его головой, ослепительно пылал синим огнем, будто предчувствуя скорую победу над своим главным врагом. Цент подскочил к огромной ладони богини, и, не раздумывая, рубанул секирой по указательному пальцу. И в тот же миг воздух сотряс чудовищной силы крик, который взметнулся к небесам и раскатился по ним, подобно грому. Богиня резко отдернула руку, едва не зацепив ногтями героя девяностых. Тот махнул секирой, пытаясь достать Морену повторно, но не успел – ее рука уже была высоко над ним.

Удар не убил богиню, даже не особо-то и ранил. Но зато Цент, наконец, сумел привлечь ее внимание к своей нескромной персоне. Черные провалы глаз теперь смотрели на него.

– Иди сюда и дерись честно! – срывая голос, прокричал Цент.

Богиня взирала на него с тем же брезгливым недоумением, с каким человек иной раз наблюдает за крошечной букашкой, нагло ползущей по обеденному столу. Затем ее огромный рот искривился, и на отвратительном лице образовалось некое подобие улыбки.

– Иди сюда, бить буду! – бесновался внизу Цент, яростно размахивая топором и демонстрируя богине разнообразные жесты оскорбительного характера. – Дочек своих помнишь? Я их убил! И ты сейчас получишь! Еще не знаешь, с кем связалась. Да я….

Поток угроз и самовосхвалений пришлось резко прервать. Огромная рука богини попыталась прихлопнуть надоедливую букашку, но поскольку двигалась она слишком медленно, Цент успел унести ноги.

От удара огромной ладони вздрогнула земля. Цент обернулся, желая выяснить, нельзя ли угостить Морену по пальцам еще раз, но богиня уже подняла руку. Теперь она смотрела куда-то вдаль, забыв, казалось, о крошечном человечке с топором. Вот ее полуистлевшие губы шевельнулись, и зазвучал голос. Низкий. Жуткий. Вначале тихий, он постепенно набирал силу, и в какой-то момент загремел так невыносимо, что Цент невольно попятился, зажимая ладонями уши. Попятился он еще и по той причине, что слова неведомого языка, исторгаемые богиней, своей ритмичностью напоминали некое стихотворение, или, что куда вероятнее, заклинание.