– Видишь, моя магия сильнее твоей.

– Что толку с твоей силы? – усмехнулась Мгла. – Ты пришел сражаться за свой народ? Вон твой народ.

И она указала рукой на дно колодца.

– Или ты пришел сражаться за своих богов? Твоим богам плевать на тебя. Может, ты сражаешься за свой мир? Миру твоему скоро придет конец.

– Ни разу ты не угадала, – ответил Цент. – Ты, видно, с кем-то меня спутала. Я, да будет тебе известно, крутой перец. А крутой перец сражается только за самого себя.

С этими словами Цент неожиданно метнул в богиню волшебную секиру. Вообще-то бросать топоры, ножи и прочее холодное оружие он толком не умел, но в этот раз какой-то внутренний голос настойчиво твердил ему, что этот трюк сработает. Или, быть может, это был не внутренний голос, а чей-то еще. Возможно, души стражей Ирия, таким образом, подсказали ему, что делать. Но, так или иначе, а решение оказалось верным. Лезвие топора рассекло грудь Мглы, сокрушило ребра и вонзилось в черное сердце. Богиня пронзительно вскрикнула и рухнула на колени. Она пыталась вырвать секиру из груди, но небесное оружие жгло ей руки. Хрипя и выплевывая изо рта черную зловонную слизь, заменяющую ей кровь, Мгла силилась произнести какие-то заклинания, но слова ее путались, а взгляд делался все менее осмысленным.

Цент подошел к ней и остановился в трех шагах, спокойно, без эмоций, наблюдая за агонией монстра. Мгла подняла голову и уставилась на него затуманенным болью взглядом.

– Рано радуешься, дурак! – прохрипела она. – Наша взяла!

Мгла вдруг рывком поднялась на ноги, каким-то немыслимым усилием вырвала из рассеченной груди секиру, уронила ее на землю, вскрикнула, сделала два неровных шага, и бросилась в колодец. Цент подобрал топор и подошел к краю врат, дабы выяснить, что стало с богиней. И сразу же увидел ее тело, нанизанное на колья. Мгла не шевелилась. Черная жижа, сочащаяся из ее ран, стекала вниз по кольям и смешивалась с кровью убитых людей. Судя по всему, богиня была мертва.

Цент стоял на краю гигантского бетонного колодца, глядя вниз, и в голове его ворочались разные мысли. Осознание победы почему-то не вызвало бурной радости. Причиной тому была накопившаяся усталость. А еще тот факт, что все его подданные были мертвы. Конечно, в мире еще оставались люди, и немало, но сколько времени уйдет на то, чтобы найти их, выдрессировать, заставить служить себе. Цент чувствовал, что он очень нескоро вновь станет князем, лидером нации и венценосной особой, если вообще станет. Из сотен покорных лохов, служивших ему верой и правдой, в живых остался один денщик Владик, который только и делал, что печалил князя своим возмутительным поведением. Он был как крошечный пенис – и самому не нужен, и людям показать стыдно.