Женщина смолкла, улыбнулась и опять нырнула под бок нэрриха. Хихикнула, потянула его руку, накрывая свои плечи. Повозилась, устроилась. Скользнула на грудь и легла, упираясь подбородком в ямку основания ключиц. Хитро подмигнула.
– Я глупая, – выдохнула Аше, и это было очень приятно – ощущать на лице её близкое дыхание. – Этот, слабый человек берега… Апу?
– Абу.
– Апу, – кивнула упрямая, щурясь и намеренно коверкая имя, чтобы на родном наречии маари оно звучало с издевкой. – Он привел меня и сказал: того лечи. Я посмотрела: большой, толстый, старый… рыжий как лев и совсем страшный.
– Это я? – поразился Кортэ, закидывая руку под затылок, чтобы приподнять голову и лучше видеть Аше. – Рыжий лев, старый? Толстый?
– Я глупая, – еще раз, без малейшей виноватости в голосе, повторила Аше и рассмеялась. – Я сказала: второго буду лечить, молодого. Есть долг, но есть душа, страшному льву как стану отдавать дыхание? Не справлюсь… Львы – они такие…
Аше повела бровью, согнала с лица улыбку и осторожно погладила кончиками пальцев щеку нэрриха.
– Совсем другое лицо. Бледное. Совсем другое тело. Второй привычнее, на людей берега похож. Молодой. Вы – нет. Я думала: не вернетесь, не смогу отдать и принять дыхание, вы чужой. Долг есть, но тут холодно. – Аше тронула кожу у собственных ключиц. – Глупая. Вдохнула, теперь знаю. Второй чужой. Все чужие! Я ваша собственная, совсем. Одно дыхание, так редко получается. Когда вы птица, я змея, когда я птица – вы змей… Разные, но не чужие. Хорошо. Совсем хорошо.
Она уткнулась лицом в плечо нэрриха и замолчала. Кортэ перестал хмуриться, пытаясь понять: как же это получилось, что его сочли старым и страшным? Ему, оказывается, с первого взгляда предпочли Виона, бестолкового слабака, едва получившего сомнительное право назваться учеником. В душе шевельнулась мстительная злоба, попробовала нашептать: а зачем, собственно, тратить силы и возвращать говнюка? Кто такой Вион, в конце концов, чтобы из-за него снова лезть в бой с тварью, родственной самой тьме под корнями скального основания Башни? Вион в случившемся в первую голову виноват, возжелал даром хапнуть власть, безрассудно и жадно потянулся – и попал в ловушку. Поделом!
– Как же хорошо, черт побери, что в наречии маари нет возможности сказать «бы», – буркнул Кортэ, придирчиво выбирая из множества цветков в волосах Аше самый красивый. – Спросил бы точно: ты и с ним бы легла и дышала, и все прочее… Черт, я старый урод, я ревнивый сукин лев, к тому еще и лысый… почти. Толстый. Меня любят, а мне надо знать, что было бы, если бы… – Нэрриха перестал шипеть, ощутив, как Аше вслушивается и испуганно замирает, не дыша. Наугад выбрал-таки цветок. Сунул женщине за ухо. – Ты умеешь танцевать?