Вспышка была такой яркой, что ослепила сквозь сомкнутые веки. Джона обдало вонючими брызгами, стальная хватка лозы разжалась. Репейник удивленно заморгал, выпрямляясь. На песке, куда ни глянь, валялись ошмётки, всё вокруг было залито пенистым зелёным соком, а прямо над Джоном стояла Джил — собственной персоной, и в руке у неё был зажат дымящийся боевой жезл.

— Успела, — сказала Джил.

Потом она отбросила жезл, упала на колени и обняла Джона так крепко, словно хотела задушить.

— Что ж ты делаешь, — бормотала она, — что ж ты делаешь-то, а…

Джон высвободил руку и осторожно погладил русалку по спине. Сидеть на песке было горячо, но сил, чтобы встать, не оставалось. Джон повернул голову и увидел, что неподалёку, переминаясь с ноги на ногу и помаргивая всеми шестью глазами, стоит некто очень знакомый. Прогма заметил, что на него смотрят, и помахал волосатой ладонью.

— Покой, — провозгласил он, так же гнусаво, как и раньше.

— Ага, — отозвался Джон. Джил уткнулась ему в шею носом и яростно сопела. Шея была мокрой от слёз. Прогма, сутулясь, подошел ближе.

— Ты как? — спросил он.

— Нормально, — ответил Джон. — А ты… откуда здесь?

Прогма криво ухмыльнулся.

— Это я попросила, — буркнула Джил, не поднимая головы.

— Попросила? — удивился Джон. Джил разомкнула, наконец, стальную хватку объятий и толкнула его в грудь — весьма чувствительно.

— Ты, — процедила она и замахнулась для нового удара, но у неё задрожали губы, и она снова обняла Джона. Репейник вопросительно глянул на Прогму поверх плеча Джил. Кунтарг виновато развел руками.

— Вы бы домой отправлялись, люди, — сказал он. — Жарко тут, и вообще… Не место вам.

— Вот и отправляй нас, — сердито сказала Джил. — Как сюда… так и обратно!

Она воинственно шмыгнула носом. Прогма почесал в затылке и обошёл их кругом, внимательно приглядываясь к Джону, будто видел его впервые. Похоже, адская жара совершенно не беспокоила кунтарга, чего нельзя было сказать о Репейнике. Сыщику стало совсем нехорошо. Песок отчего-то больше не обжигал, но накатывалась дурнота, дюны перед глазами будто плавились, и нестерпимо, до одури хотелось пить. «В чистом поле ива, на иве птица гнездо вила, — вспомнилось Джону, — несла яичко морем, в море уронила…» Море — это здорово. Море — это вода. Много воды. «Где вода где вода»… Бедный Иматега, натерпелся он здесь, поди. Тоже, видно, пить хотел. «Мама мама здесь песок»… А ведь и мне теперь мать грезится. «Казалась я бы ночью ему луной, на заре — утренней звездой, в жажду — сладкой водой, в голоде — едой»… Смотри-ка, вспомнил. В жажду — водой. Точней не скажешь. Тот, кто это сочинил, знал, что такое жажда. И что бы им водички с собой захватить было? Впрочем, неважно…