Когда студенты, наконец, отыскали подходящую таверну и всей гурьбой туда завалились, Джон хотел идти следом, но вдруг услышал музыку — где-то позади, за спиной. Музыка была ослаблена расстоянием и парой-тройкой оконных стёкол; играли на дешёвой, хрипящей от сырости скрипке и престарелом астматическом пианино. Потом кто-то запел. Слов не было слышно, но по осиплому тембру и исступлённым интонациям становилось ясно, что поют про нечто очень близкое простому люду. Простой люд не заставил себя ждать. Десятка два лужёных, жизнерадостных глоток дружно подхватили куплет, кто-то засвистал, раздался приглушённый визг и грохот. Джон обернулся. На втором этаже дома напротив горели окна. Там был устроен театр.

— Почему бы и нет, — пробормотал Репейник, задумчиво глядя вверх. Толпа народа. Большая толпа пьяного, веселящегося народа. Дикая, раздухарившаяся, неуправляемая куча перепивших гуляк обоего пола, остервеневших от спиртного, музыки и собственной лихости. Кое-что он слышал даже отсюда.

налетай у кого кружка гоп гоп хайти-айти у девочки мэри барашек был белый не тронь дурак а ну иди ко мне красавчик веселей веселей пиво кончилось снимай-ка рубашку пей гуляй а в рыло хошь тидли-дидли станцуй эгегей

Джон перешёл улицу, толкнул дверь и стал подниматься по лестнице. Стены, должно быть, приглушали звучание чужих мыслей, потому что внутри всё стало гораздо явственней и громче. Но боли не было. До сих пор. Боли не было!

выпей братишка давай сюда падай место есть а ну на плечи расступись спляшу таути-аути эйли-аути татуировка высший класс я припев знаю грянем медведь на ухо наступил вот это задница вэлли-хэлли тут за углом паб есть я вообще-то парень добрый пусти на коленки мой милый за морем далёким эх струна порвалась

Лестница привела его к двери. Если бы существовал конкурс, в котором двери со всех концов Энландрии могли померяться прочностью и неприступностью, ворота в тюрьму Маршалтон заняли бы второе место. Первый приз отошёл бы двери, перед которой сейчас очутился Джон. Созданная, чтобы защитить владельцев и публику от полицейских облав, она была сложена из дубовых досок толщиной с бедро, а грубые кованые петли уходили в стену так глубоко, что их можно было вырвать разве что тысячесильным локомотивом — если таковой удастся протащить на лестницу. Но сейчас грозная дверь была не заперта. Об этом явно свидетельствовала щель, из которой на тёмную лестничную площадку мирно струилась полоска газового света. Веселье было в самом разгаре, и внутри были рады любой вновь прибывшей персоне. Джон ещё немного постоял в темноте, изо всех сил стискивая зубы.