Он выпятил челюсть, завёл глаза кверху и, как деревянная кукла, боком рухнул на пол.

"Машинка таки наделала бед", — отстранённо подумал Джон. В следующую секунду поднялась суматоха. Джил подскочила к О'Беннету, перевернула на спину, потрогала шею. Выругавшись, сложила руки в замок, принялась толкать в грудь. О'Беннет безучастно дёргался в такт её движениям, на побелевшем лице его проступили веснушки. Глаза мёртво белели из-под век. Морли вцепился в прибор, тряс его, раз за разом бросал сверху злополучную карту, нажимал рычаг. Кажется, они что-то кричали. Доктора надо, за доктором бегите… Помирает… Какого доктора, нас же посадят, всех на каторгу… Плевать, выкрутимся, беги давай… Сейчас, сейчас, надо ещё раз, всё заработает… Морли, дубина, бросай играться… Сейчас, сейчас, ещё разок… Джон, да не сиди ты на жопе, беги… Джон, мать твою… Джон…

Но Репейник не двигался. Он видел, как пышет фиолетовым ореол вокруг головы Джил, видел красную, цвета артериальной крови, ауру Морли, видел, как тускнеет последний желтоватый отблеск над макушкой О'Беннета. Он знал, что должен сделать нечто важное и срочное — и чувствовал в себе силы это сделать — но не мог понять, что именно требуется. Всё вокруг казалось ненастоящим, как на сеансе с волшебным фонарем. Джил бросила возиться с О'Беннетом, только кричала на Джона и на Морли. Бледный, неподвижный гэлтах распростёрся на полу с задранной на животе рубашкой. Морли тряс волшебный прибор, карты рассыпались по полу. Всё это было рядом, и в то же время бесконечно далеко, и притом имело очень мало значения. А затем Джон опустил взгляд и увидел карту, которая лежала рядом с его ботинком. Синее небо. Солнце. Смуглая женщина. Куст песчаного винограда под её ногами — он был нарисован грубо, простыми извилистыми линиями, но узнать всё-таки было можно. И, как только Джон его узнал, он понял, что за солнце было нарисовано на карте: солнце Разрыва.

Он не знал, как у него получилось. Перед тем как закрыть глаза, Джон видел свою комнату — мебель по углам, сгорбленного над прибором Морли, умирающего О'Беннета, Джил с искажённым от гнева лицом. Как только Репейник зажмурился, в лицо ему ударил жаркий ветер, и всё стало красным-красно от яркого света, проникавшего сквозь веки. Он прикрыл лицо рукой, осторожно, щурясь, открыл глаза. Встал, увязая ступнями в горячем песке, огляделся. Над головой было небо — только не синее, как на карте, а раскалённо-белое. До самого горизонта, куда хватало зрения, расстилались барханы. И вдалеке, колеблясь в миражном мареве, на вершину бархана взбиралась тёмная человеческая фигурка. Даже отсюда было видно рыжую шевелюру.