Встретившись со мной взглядом, она вздрогнула, опустила глаза и поспешила прочь, а выглянувшая за ней следом княжна, увидев меня, воскликнула:

— Как хорошо, что вы здесь! Заходите!

— Но советник не велел пускать… — заикнулся стражник, но Юля взяла меня за руку и втащила в комнату со словами:

— Я буду принимать, кого сочту нужным.

Дверь захлопнулась.

В спальне княжны инквизитора не было, и я перевела дух. Но что здесь делала Тень?

— Как же хорошо, что вы пришли! — Юля была очень взволнована и бледна. — Госпожа Хризштайн, мне вас просто бог послал!

— Зачем вам понадобилась моя служанка? — спросила я, оглядываясь в комнате. Нет, ну теоретически в том шкафу может поместиться человек, да и под кроватью много места…

— Садитесь, прошу вас! — девушка усадила меня на кровать и взяла за руку. — Кысей… Он меня не понимает… Я могу довериться только вам!

— Доверяйтесь, я вас слушаю…

На столике поверх бумаг в полном беспорядке были рассыпаны карандаши. Нехорошее подозрение обожгло сердце. Только не это…

— Я боюсь за Анжи… С ума схожу. А господин Тиффано грозился поймать его во что бы это ни стало, понимаете? Он даже просил меня составить портрет…

— И что же вы?

— Ваша служанка… Она настоящая чародейка. Посмотрите, посмотрите… Представляете, она нарисовала меня только со слов Кысея. Вы знали, что она так может?

Я отодвинула в сторону карандаши. На меня смотрел портрет Юли. В каждой черточке чувствовалось невинное очарование юности, каждый штрих дышал нежностью и обожанием влюбленного. Передо мной словно лежало некое изощренное признание в любви… Значит, так ее видит Кысей…

— Красиво. — выдохнула я, едва удерживаясь от того, чтобы не изорвать ненавистное лицо в мелкие клочья. — Так Тень нарисовала вам портрет Серого Ангела или нет?

Я оглянулась на княжну, и она торопливо забормотала:

— Нет, я отказалась, но Кысей… Он не успокоится, а я не знаю, что делать… Он не поверил, что я потеряла память, и требует…

Юля невольным жестом выдала себя, прижав руки к груди. Из выреза платья предательски выглядывал белый краешек. Прежде чем она успела опомниться, я шагнула к ней и вытащила лист.

— Отдайте! — княжна попыталась отобрать его у меня, но я оттолкнула ее и развернула рисунок. На меня с бумаги смотрело лицо брата. Антон казался старше и суровей, гневный взор и волевой подбородок делали его лицо сильным и мужественным. И лишь непокорные светлые вихры смягчали облик и придавали ему романтичного томления.