Мне от этого ни горячо, ни холодно. Мне теперь все равно.

Просто стащила с руки бесполезный хлам и лежала, безучастным взглядом упершись в потолок, слушая секунды, отмеряемые часами на стене.

Тимур свободен. И я свободна. Вот и все, могу возвращаться домой. Его дальнейшая судьба меня больше не касается.

Как робот поднялась с кровати, собралась и отправилась в центральный офис по контролю над соблюдением рабовладельческого законодательства.

Забрала документы — темную папочку с несколькими листами, на которых написано, что Барсадов свободен и стояла голографическая печать, которую я долго, как зачарованная, рассматривала, то так, то эдак подставляя под солнечные лучи.

Мне эти документы не нужны. Совсем, готова их выбросить в первую попавшуюся урну, отвернуться и уйти. Но не могу — они нужны другому человеку, за которым я поехала в космопорт.

Ждать пришлось недолго. Барсадов-старший прибыл на планету на частном борту. Пунктуально, минута в минуту. Вышел на улицу. Не из центрального входа, как простые смертные, а через VIP-терминал.

Меня заметил сразу, словно сканером зацепил, выловив мою синюю ласточку из толпы припаркованных машин. Равнодушно наблюдала за его приближением, как-то отстраненно подмечая сходство с сыном.

Я к нему всегда испытывала глубокое уважение с примесью осторожности и элементами опасения. Все-таки грозный мужик, жесткий, непростой. И вдруг стало все равно. Будто лампочка внутри перегорела.

Ну, мужик. Ну, грозный. И что? Он мне никто. Я вернула ему Тимура, он помог с работой. Все, квиты. Радоваться, скакать вокруг него, накручивая хвостиком, и преданно заглядывать в глаза не буду. Не хочу.

Ничего не хочу.

Когда сел ко мне в машину, у меня опять ничего не дрогнуло.

Просто поздоровалась с ним спокойно, без улыбок, суеты и прочего. Игорь Дмитриевич прошелся по мне пытливым взглядом, наверняка заметив мое странное состояние, но смолчал. Он вообще не особо болтливый, больше слушает, наблюдает, пробираясь взглядом под кожу, действует. У таких людей нет времени на пустую болтовню.

Когда я отвезла его вместо дома в небольшую кафешку, он был удивлен, но опять смолчал, лишь недовольно повел темной бровью.

А мне хотелось кофе. Просто черного крепкого до отвращения кофе, чтобы хоть немного прийти в себя и поговорить с ним, потому что сидеть и молчать — глупо.

Но и вести светские беседы не было никакого желания, поэтому едва мы сели за столик, я приступила к делу.

Выложила перед ним папку, полученную утром. Все рассказала, по полочкам разложила. Он слушал, изредка кивая. Потом извлекла из сумки свой, потерявший всякую важность, браслет, при виде которого Барсадов нахмурился. Взял его в руки, задумчиво покрутил, рассматривая со всех сторон, и отложил в сторону, на папку.