Еще сильнее покраснела, хотя, казалось бы, куда сильнее?

Что-то начала бубнить в свое оправдание, нести какую-то нелепицу, а Никитка слушал, снисходительно кивая. Дескать, давай-давай родимая, выкручивайся, а я посижу, послушаю.

— Вась, — наконец перебил мои несвязные объяснения, — ты ничего не найдешь, ни здесь, ни у меня дома, ни где бы то ни было еще. Это закрытая информация, неужели ты думаешь, что она будет храниться вот так, у всех на виду?

— Нет, конечно, — печально вздохнула, возвращаясь на свое место и признавая свое поражение, — но попытка не пытка!

— Ты неисправима, — усмехнулся он.

— Я просто переживаю за тебя, и вообще не хочу никуда отпускать. Даже не представляю, как я без тебя буду.

— Все, закрыли тему. Нормально ты без меня будешь. К тому же, я не на край света уезжаю. Будем видеться как обычно.

— Обещаешь? — спрашиваю, недовольно надув губы.

— Обещаю, — произносит это так уверенно, что не могу ему не верить, — и чем обо мне без толку переживать, лучше бы занялась своей жизнью.

— Что с ней не так? — тут же насупилась, исподлобья глядя в его сторону.

— Все так. Если не считать того, что ты превратилась в настоящую затворницу, да еще и ворчливую, как бабка старая.

— Неправда!

— Правда, Вась, правда. И ты это знаешь.

— Не-прав-да!

— Напомни, когда ты вернулась домой? Месяц назад? Сколько раз за это время ты выбиралась из дома?

— Не помню, — раздраженно повела плечами.

— Зато я помню. Один! Ты выглядывала из своей берлоги один раз. В первый день, когда был вечер в честь твоего возвращения!

— Я на работу каждый день хожу!

— Умница-то какая! — насмехается надо мной, а меня это неимоверно злит.

— Мне хватает! И если, как некоторые, каждый день не ломлюсь из дома в поисках новых ощущений, это не значит, что я затворница.