В результате не удержался и спросил напрямую, что отцу известно об их ситуации. На что получил короткий ответ: все. Они, оказывается, давно и регулярно общались.

Кольнуло где-то внутри, когда понял кто был тем самым таинственным спасителем, вытягивающим их из ситуации с Марикой. Такого не мог предположить даже в самых безумных фантазиях. Вместе с тем обида всколыхнулась в душе. Почему ему никто ничего не сказал? Василиса все знала, Лазарев тоже знал. А как иначе? Отец знал, и только он находился в полном неведении. Они дружно решили, что не фиг ему знать? Что и без него разберутся? Пусть сидит ровно и не мешается под ногами? Ладно остальные — отец явно считал, что так правильно и ни о чем не жалел, вполне в его духе. Лазарев сделал так, как его просили. Но почему Чу молчала? Ведь не могла не понимать, что для него это важно.

Хм, а кто сказал, что ей было до этого дело? Какая разница, что ощущает "заменитель вкуса"? Неожиданно для самого себя снова свернул на эту тему. А может не так уж он и ошибся на ее счет? Отпустила — чтобы проблем на работе не было, с отцом связалась — по той же причине. Он ее прикрывал и конфликты все устранял. Взамен она была «хорошей» хозяйкой. Может, если бы не эти факты, то все сложилось бы иначе? Отдала бы сразу обратно Марике и дело с концом! Она просто не могла этого сделать, вот и все! Хотела не хотела, а вынуждена была терпеть да помалкивать, чтоб Барсадова-старшего не злить. И про истинные сроки тоже соврала, оставив себе поле для маневра, только не понятно для какого.

Да и под конец, зная, что вот-вот освободиться от его присутствия, просто взяла и ушла. Пусть разругались, пусть повел себя по-скотски, но ведь зная, что все, конец, можно было просто появиться? Или нельзя?

Все эти мелочи, наслаиваясь одна на другую, неровными мазками рисовали весьма неприглядную картину. И как тут снова не засомневаться?

Скрипнув зубами, затолкал свои обиды поглубже, сваливая в общую кучу, культивируя, разжигая. Потому что снова все на голову переворачивалось, и казалось совсем не таким, как ему говорили.

Отец не заметил какой эффект произвело его признание, продолжая спокойно рассказывать о своем общении с бывшей хозяйкой сына. По его интонации, Тимур почувствовал, что тот относился к Ваське с большой симпатией и уважением. Почему-то это царапнуло изнутри. Наверное, на фоне своего собственного разбитого, подвешенного состояния, хотелось совсем иной реакции. Было бы легче, если бы он орал, спрашивал, как можно было с такой заразой жить, угрожал бы, обещал стереть в порошок. Так было бы проще вскармливать собственные обиды, разжигать собственную злость.