Игорь Дмитриевич недоумевал только в одном: что такого произошло между ними в последние дни, почему Василиса улетела, наотрез отказавшись еще раз пересекаться с ним. Только вскользь брошенный взгляд с еле заметным укором показал, кого он считает виноватым в разладе.

Васька ему так и не призналась в чем дело, а Тимур и подавно не собирался. Не хотелось говорить о том, что хозяйка наигралась, устала строить из себя чуткую и терпеливую положительную героиню, и когда игрушка окончательно достала, просто хлопнула дверью и ушла. Самолюбие бунтовало против таких признаний. Да и в том, что сам вел себя как м*дак, тоже не было желания признаваться, потому что внутри где-то еще теплилась мысль о том, что ошибается относительно Васьки, что его домыслы пустые и все действительно было настоящим. Хотелось в это верить, просто до ломоты во всем теле, несмотря на интересные подробности, всплывшие при разговоре с Игорем Дмитриевичем.

Просто пожал плечами в ответ на все вопросы отца, не отводя от него прямого твердого взгляда.

Что бы ни произошло между ним и Василисой на Ви Эйре — там и останется. Признаваться и каяться он не собирался. Тем более, уже ничего не вернешь, все осталось в прошлом. Осталось только отпустить и сделать шаг навстречу будущему.

По возвращении домой начался сложный процесс вхождения в привычную колею, возврата к прежнему распорядку, привычкам, образу жизни. Чтобы не чувствовать тоски, бессильной ярости и неприятного, никак не желающего исчезать чувства вины, Тимур с остервенением погрузился в эту новую-старую жизнь.

Первым делом свел все шрамы со спины в дорогой частной клинике, хранившей как зеницу ока секреты своих клиентов, и можно было не волноваться, что однажды нелицеприятная правда выплывет наружу. Свел побелевшие от времени рубцы, все до единого, без сожалений избавляясь от памятных следов, оставленных многочисленными хозяевами. Так же свел остатки блеклой татуировки, которая хоть и потеряла свой яркий фиолетовый цвет, но все еще была довольно различима на коже.

Извлек безжизненные остатки зонда, контролирующего его жизнь в последние три года. Их не выбросил. Не смог. Оставил себе, как напоминание о том, к чему может привести излишняя самоуверенность, не умение вовремя включать голову. Положил на полку, в небольшом пластиковом пузырьке. И иногда перед сном, когда не удавалось сомкнуть глаз, подолгу смотрел на крошечный механизм, способный причинять нечеловеческие мучения.

На то, чтобы избавиться от следов рабства ушло больше месяца. Если со шрамами и зондом все просто, то татуировка долго не поддавалась, вросла, глубоко въевшись в плоть, не хотела уходить, покидать свою жертву. Многочисленные процедуры, операции чтобы свести ее, слой за слоем, миллиметр за миллиметром, до тех пор, пока не осталась гладкая кожа.