Я отвечала… Как могла и на что могла.

Я практически ничего не знала о ее подругах, любовниках, интересах. Мы не были настолько близки. Мы вообще не были близки. Ольга звонила и писала мне только из чувства долга, не более того, и я прекрасно отдавала себе в этом отчет. Более того, была рада такому положению дел. Мне совершенно не надо, чтобы близкие моих постояльцев привязывались ко мне. Мне надо, чтобы они жили дальше. Да и я Ольгу особо не посвящала в свои дела. Так… пустая женская болтовня раз в полгода, но только со своеобразным уклоном. Я живо вспомнила, как во время последнего нашего разговора Оля говорила о том, что высадила на могиле мужа цветы, о том, что покрасила оградку, о том, что по-прежнему приходит к нему по воскресеньям и разговаривает, хоть и понимает, что это очень глупо. Говорила, что не общается с родственниками, что дела в ресторане идут хорошо, что содрала в спальне обои и выкрасила стены в лавандовый и зеленый. Она улыбалась и строила планы. Хотела в следующем месяце съездить в Израиль.

— Почему в Израиль? — нахмурился Ярослав.

— Святая земля, — ответила, понимая, что Гад хмурится не просто так. — Свечку за мужа поставить, помолиться.

— Она набожной была?

— Не думаю, что могу ответить на этот вопрос. Но крестик носила, пост держала, насколько серьезно относилась к этому — не знаю. Игорь не очень религиозным был, — ну, до того, как попал в отель. — Вообще достаточно скептически относился к подобным вещам. Не понимал, как в двадцать первом веке люди могут верить в богов и быть действительно религиозными. Он считал, что все зависит только от человека, только человек силой собственной воли может преодолеть любые испытания, любил рассуждать о психосоматике и самовнушении.

— Ольга была такой же? — задал очередной вопрос Волков.

— Не знаю. Мы не говорили об этом, но я не чувствовала в ней особой веры, — посмотрела Гаду в глаза, желая выяснить, понял он меня или нет.

Ярослав коротко кивнул.

— Что вы имеете в виду? — не оставил мой ответ без внимания Слава.

— Люди глубоко верующие и в обычной жизни такими остаются. Они говорят по-другому, выглядят по-другому, их жесты и движения… Это сложно объяснить, но их видно, — поспешила я найти ответ, который бы проглотил знакомый. — Оля такой не была. Она скорее выглядела обычной.

— Но крестик все же…

В этот момент у Волкова зазвонил телефон, он, тихо шикнув, кивнул Славе, чтобы тот продолжал, и быстро вышел из кабинета.

В его взгляде, брошенном на меня, читалось «извини». Как будто мне нужны были эти извинения, а ему было за что извиняться. До чего же странный он иногда.