Малика поднялась. Сделав пару шагов, сняла ботинки — кому-то они будут нужнее, чем ей.

Глядя в спины Сиблы и духовного целителя, она шла по извилистым галереям монастыря. Огоньки в керосиновых лампах встречали поклонами. Тени на стенах то обгоняли, то отставали. Из глубины лабиринта доносились шаркающие звуки и стоны.

Совершив очередной поворот, Малика приблизилась к добротной двери, обитой полосами железа. Праведный Брат — привратник или надзиратель — проскрежетал задвижкой. Прозвучал тихий скрип петель. Переступив порог, Малика споткнулась — белоснежная лестница на миг ослепила.

— Не отставай, — сказал целитель и устремился вперёд.

Сибла с задумчивым видом шёл рядом с Маликой. После промозглого подземелья каменные ступени казались нагретыми. По окоченевшему телу растекалось тепло, к лицу приливала кровь.

Пройдя по коридору, в глубине которого находился зал для собрания Избранных, Малика вслед за духовным целителем вышла из здания и глубоко вздохнула. Запах душистой весны вызвал невольные слезы. Сквозь кроны берёз струился солнечный свет, беззаботно щебетали птицы. Из беседки с зеркальными окнами не доносилось ни звука, а раньше там пели дети…

К духовному целителю присоединились несколько Избранных Братьев. Они явно тянули время — шли степенно, разговаривали тихо, и исповедник был вынужден замедлить шаг. Малика смотрела на траву, примятую их сапогами, и мысленно повторяла: «Что-то произойдёт, и всё изменится».

— Я слышал твою исповедь, — прошептал Сибла.

— И что?

— До этого я слышал сотни исповедей.

— И что? — повторила Малика.

— Я могу отвести тебя назад и позвать Праведного Отца.

— Зачем?

— Исповедь — это голос души грешника, а я слышал голос целителя.

— Кто ты, Сибла?

— Главный служитель чистилища. Ты должна поговорить с Отцом, открыться ему, и твоя судьба изменится. Только скажи, и мы пойдём обратно.

— Нет, Сибла. Я хочу, чтобы всё закончилось.

Помолчав, Брат вновь прошептал:

— Со мной что-то происходит. Словно смотрю в окно и вижу, как сосед вытаскивает из будки собаку. Хочу открыть окно и крикнуть: «Она не ела твой хлеб!» Но смотрю и ничего не делаю.

Стало холодно. Стараясь утихомирить дрожь, Малика обхватила себя за плечи. Её ведут на казнь…