Христиане возносили свои молитвы, а мы, язычники, просили помощи у наших богов. Кто-то кидал в реку монетку и, вытащив ее из воды, нес Нимуэ: ее касание превращало монетки в талисманы. Другие протягивали ей заячьи лапки, цветные змеиные камни или крошечные кремневые наконечники стрел – молнии эльфов. Я что есть силы нажимал на чешуйчатые доспехи, пока не ощутил впившуюся в грудь брошь Кайнвин. Потом опустился на колени и поцеловал землю, моля Митру даровать мне силу, смелость или достойную смерть. Некоторые из наших людей тянули хмельной мед, добытый ими в деревне. Я же не пил ничего, кроме воды. Затем мы проверили и заточили наши копья, мечи и стали ждать. Саграмор поймал прячущегося в лесу пастуха и, расспросив его, выяснил, что вверх по реке есть еще один брод, по которому враг может обойти нас с фланга.

Я напряженно ждал предстоящей битвы, но Нимуэ была спокойна.

– Мне нечего бояться, – сказала она. – Я претерпела три раны, и ничего страшного со мной уже не может случиться.

Мы сидели у реки неподалеку от мелкого брода. Отсюда, отступая к заслону из поваленных деревьев, мы начнем заманивать врага в долину, где его поджидает Артур.

– Кроме того, – добавила Нимуэ, – я под защитой Мерлина.

– Он знает, что мы здесь? – спросил я.

Она помолчала, затем кивнула:

– Знает.

– И придет?

Она нахмурилась, будто я ляпнул заведомую глупость.

– Он будет делать то, – медленно проговорила она, – что посчитает нужным.

– Тогда он придет! – с надеждой воскликнул я.

Нимуэ раздраженно передернула плечами:

– Мерлина интересует только Британия. Он считает, что Артур поможет ему отыскать Знание Британии, но если решит, что Горфиддид сделает это лучше, то, поверь, Дерфель, Мерлин встанет на сторону Горфиддида.

– А ты? – спросил я.

– У меня своя ноша, – тихо проговорила она. – Только сбросив ее, я могу пойти за Мерлином.

– Гундлеус?

Она кивнула:

– Отдай мне Гундлеуса живым, Дерфель. – Нимуэ впилась в меня единственным глазом. – Живым, только живым, молю тебя.

Она дотронулась до кожаной повязки на пустой глазнице. Лицо ее, обрамленное прямыми черными волосами, казалось белым, как омытая водой кость. Ни следа той нежности и мягкости, которая была подарена мне во время Лугназада. Видя лишь холодную мрачность на ее лице, я подумал, что никогда не смогу понять Нимуэ. Я любил ее, но не так, как Кайнвин. Мне чудилась в ней дикая кошка, прекрасная, но непостижимая в своих желаниях и поступках.