Я поднял его на ноги и обнял. Борода его поседела, но он был тем же долговязым, тощим и угрюмым человеком, которого я знал прежде.

– Моя душа открыта тебе, – сказал я.

– И моя, лорд, – горячо откликнулся Гриффид.

– Майнак! – узнал я другого моего товарища. – Ты простил меня?

– А надо ли что-нибудь прощать, лорд? – смущенно помялся он.

– Верно, прощать нечего, – согласился я. – Никакая клятва и не была нарушена.

Майнак шагнул вперед и обнял меня.

– Как ты жил? – спросил я Гриффида.

– Много дрался, лорд. По большей части с саксами Кердика. Посмотрим сегодня, каковы нынешние ублюдки. Только вот одно… – Он замялся.

– Ну? – подтолкнул я его.

– Она отпустит наши души, лорд? – спросил Гриффид, косясь на Нимуэ. Он не мог забыть ужасного проклятия, наложенного ею.

– Конечно отпустит, – успокоил я его и подозвал Нимуэ.

Она дотронулась кончиками пальцев до лбов всех тех, кто угрожал мне тогда в Линдинисе. Воины с благодарностью кинулись целовать ей руки. Я опять обнял Гриффида и, повысив голос, чтобы слышали все, сказал:

– Сегодня, друг, мы насытим бардов песнями на тысячу лет. И станем несметно богатыми!

Люди в шеренге ответили радостными криками. У многих в глазах блестели слезы радости. Теперь-то я знаю, что нет большего счастья, чем служение Иисусу Христу, но как же тоскую по воинскому братству! В то утро между нами не было различий. Только великая, возвышающая душу любовь друг к другу. Мы были братьями и чувствовали себя непобедимыми. Даже у сурового Саграмора в глазах стояли слезы. Один из копьеносцев затянул Военную песнь Бели Мавра, величайшую боевую песню Британии. И сильные мужские голоса взлетели над шеренгой. Вот уже некоторые кинулись в пляс, неуклюже подпрыгивая в тяжелых доспехах, а другие ударяли древками копий по щитам, выбивая воинственный ритм.

Мы все еще пели о том, что без жалости прольем кровь ненавистных врагов, как эти враги вдруг появились. Один за другим возникали и растекались по дальним полям отряды копьеносцев под ярко вспыхивавшими в рассеянном свете дня знаменами. А мы продолжали петь, выказывая презрение к армии Горфиддида. И я пел со всеми, жаждая вступить в битву с отцом женщины, которую любил. И дрался я не только за Артура. Я понимал, что лишь победа может вновь привести меня в Кар-Свос и позволит хотя бы еще раз увидеться с Кайнвин.

Всего час понадобился этой громоздкой орде, чтобы выстроить боевую шеренгу на дальнем берегу реки. Но переправиться через реку можно было лишь на мелководье. И этот брод мы собирались защищать до того момента, когда решим быстро отступить. Но пока враг должен был считать, что мы готовы стоять здесь насмерть. Горфиддид поставил в центре шеренги, напротив брода, лучших своих людей и сам ими предводительствовал. Красная краска на его знамени потекла от дождя, и казалось, что оно уже вымочено в нашей крови. Знамена Артура, черный медведь и красный дракон, развевались над нашими головами. Саграмор стоял рядом со мной, примечая и подсчитывая вражеские стяги. Тут, кроме орла Горфиддида, были лиса Гундлеуса, красная лошадь Элмета и еще какие-то незнакомые нам знамена.