— Тсс-тсс. Я. Слушай внимательно. Протри глаза. Положи поудобнее пику. К тебе кто-то идёт. С той стороны тропинки.

Нинсон попытался угадать, где тропинка. По зрячей привычке вертел головой.

— Да напротив же. Это не преследователи из лагеря. Это кто-то, кого мы не знаем. Кто-то, кто не запланирован. Понимаешь?

Ингвар кивнул, не сомневаясь, что даже в темноте Тульпа различит едва заметное движение.

— Это колдунья. Ученица или подмастерье. Точно не мастер. Попробуй притвориться лаптем. Не используй Сейд. Действуй по обстановке. Скажи, что потерялся.

— Тульпа, не уходи! Ответь про преследователей. Тульпа, как мне тебя позвать?

Нинсон услышал, как женщина скользнула в темноту. За ствол дерева, в корнях которого он спал. Мокрый ковёр служил простынёй, поясная сумка — подушкой, холодный кожаный плащ — одеялом.

— Тульпа, — прошептал Ингвар так тихо, что слышал только он сам. — Не уходи.

Но она ушла.

«Наверное, не могла остаться», — подумал Нинсон.

И ещё подумал, что Тульпа опять явилась без вороньего грая.

Руна Дагз разогнала бы тьму. Ведь видел же он ночью там, в лагере, во время беседы с Эшером. Могло и сейчас получиться. Нет, Тульпа ведь сказала, не надо.

Нинсон постарался незаметно достать клинок, прикрываясь одеялом. Но так замёрз, что почти не чувствовал пальцев. Что уж было говорить об изящности движений.

— Дахусим! — громко выругался Великан и прочистил горло.

Сплюнул. Поднялся. Отряхнулся. Перепоясался. Ругаясь, отыскал копьё.

Может быть, ещё будет хороший бросок. Если колдунья одна.

Нинсон вытер вспотевший лоб. Кажется, опять жар. Хорошо хоть в таком волглом лесу можно не экономить воду. Выпил целую горлянку.

Вторую извёл на то, чтобы как следует умыться. Прочистить залипшие глаза, снять белую пену с губ, прополоскать рот. Даже немного почистил зубы еловой веточкой.

Самочувствие улучшилось. Странно. Ведь совсем небольшой кусочек свободы, вроде того, умирать с почищенными зубами или нет, умирать с оружием в руках или нет. Казалось бы, пренебрежимо малая толика. Но в этих обрывках свободной воли и умещается разница между героем и жертвой, между колдуном и пустышкой.

— Дахусим, — устало отмахнулся от собственной философии Ингвар.