— Один отец — одно решение! Либо Отец жив и в гнезде, но со своей избранницей, либо Отец мёртв! Выбирайте! Мне недолго вогнать нож в сердце! И тэра не отдадут вам моего тела! Битва и смерть!
— Она — не Королева! — тягуче заныли горгонии. — Её власть — смерть Гнезду! Она — не Мать!
— Тогда и я не Отец!
Горгонии молчали долго.
Он чувствовал их молчание и напряжение, повисшее в зале, словно застывающую сосновую смолу, сковавшую в янтарной капле мушек и муравьев. А внутри горело тело. И ощущение костра, от которого, опаляясь, скручивались жгуты мышц, принуждало стискивать зубы и тесно смыкать веки, не выпуская слёз. Михаил напрягся, перенося внимание с огня на влагу новых листьев странного дубочка, вьющегося вокруг сердца, словно лоза хмеля. Где-то наверху, среди сплетения дрожащих от толчков сосудов, стебли собирались вместе, и пышной шапкой выбрасывали вверх свежие влажные листья. Как и положено, похожие на брюшко зелёной сороконожки, раскрывшей широкие объятия. Дубок оплёл сердце и победно потянул свои ветки по сосудам. Он тыкал в огонь только что народившимися листьями, и пламя, шипя, отступало от грудины.
Чем больше Михаил думал о дубке, тем стремительнее и сильнее тянулись ветви, а огонь всё дальше отползал испуганной и недовольной змеёй. Но отступал до тех пор, пока не загнездовался в ладонях, свернувшись в клубки. Кисти от этого стали тяжёлыми и горячими, но этот жар уже не воспринимался как что-то опасное. Скорее — укрощённая стихия, силу которой можно направить в любую сторону.
— Одна Королева — твоя! — ответили горгонии, и Михаил тяжело открыл глаза.
Тело, уставшее до предела, наполнялось звенящей радостью мирно качающихся внутри листьев. Тонких, маленьких, позвякивающих, словно выкованных из металла. И — удивительно — от музыкального тонкого звона, похожего на перешёптывание трубок китайских колокольчиков, становилось на душе уверенно и спокойно. Будто не деревце вплеталось в тело, а жёсткий каркас несминаемого убеждения в правильности происходящего и понимания своего места в нём.
Горгонии расступались перед Стратим, стоящей на ступенях тронной пирамиды. Она подняла голову, смотря на престол, и на мгновение замерла в нерешительности. Ей открывалась дорога до трона, возле которого уже не было Рарог. Сверженную белую деву, скрючившуюся возле пирамиды, сёстры покрывали красным шёлком. Стратим встряхнула волосами, неугомонно бьющими по плечам, и сделала первый шаг.
— Вот и ладненько, — облизал губы Михаил.
Дубок внутри покачал листьями кроны, соглашаясь.