— Дело не только в нём. — Стоян замолчал, словно засомневался, стоит ли говорить, но всё-таки продолжил: — Яромир — один из четырёх младших ведущих Славянского Схода, и неспроста. В нём слились и ярость боя, и рассудительность мира. Но он молод. Он моложе других ведущих и намного. В отличие от нас, он ещё не знал, что такое остаться одному… И, впервые узнав, не хочет идти дальше. А с его упёртостью…

— Не понимаю.

Стоян посмотрел прямо:

— У него было тридцать ведомых. Осталось в живых трое.

Михаил сглотнул и отвернулся. У него было шесть человек. Осталось двое. Полынцев лишился всех. Но потери тэра не шли ни в какое сравнение.

— Почему… — Михаил закрыл глаза. — Почему они всегда брали на себя самое тяжёлое? Зачем лезли вперёд? Потому что лучше подготовлены? Быстрее регенерируются? Меньше устают?

— Потому что старше.

Михаил открыл глаза. Стоян смотрел в сторону круга, где возле Яромира изваяниями сидели тэра — и «щиты», и «мечи». В голосе ведущего сквозила неприкрытая усталость.

— Он не хочет жить, потеряв своих людей?

— Да. Ну, ещё и предельная усталость. Полагаю, он просто загнал себя. Молодой ведущий, желающий быть идеальным… Срыв неизбежен. Жаль только, что пришёлся на такую пору. Обычно срываются уже по возвращении.

Михаил стиснул зубы. Сказанное словно напрямую относилось к нему. И лишь одно было исключение — он оставался жить. И внутри кренился от бешеного ветра молодой дубок, только пожелавший взрастить плоды. Михаил отошёл к стене, серой монолитной полусферой создающей Цветочный Зал, и прижался лбом к холодному камню. Постоял и вдруг с размаху ударил. Ещё и ещё! Замолотил, срывая кожу об неровную поверхность и разбивая костяшки.

Рука загудела от сильного столкновения.

Схватился за расцарапанную и отшибленную ладонь, ухнулся спиной на стену, сполз вниз, обдирая с камня серую крошку. Приложил руку к холодному монолиту. Замер, запрокинув голову. И стало на душе плохо — стыло, пыльно и пусто. Вынужденная остановка сознания истерзала невозможностью сорваться в бег и что-то изменить. В мире, в судьбе, в людях, в себе…

— Тэра устают не так, как люди, — Стоян подошёл ближе, сел рядом, также опёршись о стену. — Выносливость-то у всех разная. Кто-то устаёт тогда, когда чувствует, что работать дальше в том же режиме опасно. Кто-то — тогда, когда уже не может сохранять бешеный ритм. А кто-то до последнего держит темп, и не замечает, как оказывается за чертой умирания. Последнее — наше свойство. Без него мы не смогли бы исполнять свои обязанности перед богами…

Михаил взглянул на Стояна. Его лицо оставалась угрюмым. Вспомнилось другое лицо. Пожилого тэра, заваливающегося на бегу. Руки мёртво держат оружие, глаза открыты и ещё хранят напряжение боя, а сердце уже встало. «Мёртв!» — кричал Юрий, но тогда Михаилу было не понять, что вот так, оступившись на полтакта, можно просто сгореть. От усталости. Не от раны.