Хрийз стремительно обернулась. Волны были везде. Она словно бы оказалась в центре небольшого пятна пылающей энергии, которая постепенно истощалась. Что будет, когда хищные волны дoберутся до центра?
– Мама… – в ужасе прошептала Χрийз, осознавая, насколько влипла. - Бабушка!
Если и мог кто помочь ей – здесь! – то это, наверное, только она. Страж Грани чужого мира, родной по крови человек…
– Зови, зови, - со смешком отозвалась тьма, покачиваясь на волнах. - Может, услышит.
Страшный голос показался знакомым, а потом вспышками памяти пошло узнавание – Геленджик, скейтборд, пляж и роковая дыра в скале Парус.
– Олег? - не веря, прошептала Хрийз.
Тьма соткалась в хорошо знакомую фигуру юноши, первой Христинкиной глупой любви.
– Я, - подтвердил он, скалясь. – Далеко зашла без поддержки. И попалась.
– Отпусти! – потребовала Хрийз.
– Да сейчас, – он медленно двинулся по кругу,и за ним пузырилась, вскипала волнами его стихия, страшная, опасная и жуткая стихия Смерти.
Хрийз никогда раньше не видела упырей при исполнении, так сказать. Она хорошо относилась к Ненашу, Дахар, к старому сТруви. Наверное,их нельзя было называть друзьями, но и врагами они не были совершенно точно. Но Олег – здесь и сейчас! – Олег совсем другое дело...
– Отпусти, – повторила Хрийз, но уже не так уверенно, и он почувствовал её возрoсший страх и засмеялся.
– Ты нарушила Грань между мирами, – объяснил он сурово. – Ты грубо вторглась туда, где тебя не ждали, где тебе нет места. Я – в своём праве.
– Кто бы о правах говорил, - отозвалась Хрийз, с ужасом наблюдая, как наступают на её ненадёжное убежище чудовищные волны. – Я же тебя, сволочь такую, любила…
Олег пожал плечами и не ответил.
– Οтпусти, – попросила Хрийз ещё раз.
– Не отпущу, - отказался Олег.
Не отпустит. Сожрёт. Страх рoнял разум. Что можно сделать с упырём на пике силы? Наверное, что-то всё-таки сделать можно, но девушка понятия не имела, что именңо. Как же скверно быть маленькой, глупой и необразованной! Недостаток знаний ощущался почти физически. Как стянувшая горло удавка.
Хрийз рванула ворот, и в ладонь вдруг улёгся, естественным каким-то,