— Почему? — непонимающе прищурилась Аэлин. Севший хриплый голос выдал плохо скрываемое волнение. Аггрефьер примирительно кивнул.
— Об этом пусть лучше Мальстен расскажет самостоятельно. Меня — не просите. Здесь он прервал даже мое чтение, пригрозив мне нитями, и я остановился.
— Ясно… — опустила голову охотница. Теодор Гласс тяжело вздохнул.
— По поводу вашей истории с дневником из Сальди. Судя по образу… Шима, который вы держите в памяти, вы правы: это именно Бэстифар. И подобное представление вполне в его духе. Он всегда это любил. Знаете, один из древних мудрецов говорил, что весь наш мир похож на театр. Бэстифар же утверждал, что он больше похож на цирк, что всегда и демонстрировал. Не спрашивайте меня, зачем. Любопытство и скука — основные мотивы каждого поступка Бэстифара шима Мала.
Аэлин поджала губы.
— Выходит, я сейчас просто работаю посыльным для малагорского царя? Привожу ему Мальстена?
— Ведете на смерть, — пожал плечами аггрефьер. — Не знаю, как сейчас настроен Бэстифар в отношении Мальстена, но если вы доберетесь до Малагории, смертей будет множество, послушайте знатока в этом деле. От вашей затеи так и веет могилами.
Охотница нахмурилась.
— Это предсказание? — строго спросила она.
— Я не предрекаю столь далекое будущее, — покачал головой Теодор. — Таким даром не наделен, тут, скорее интуиция. Я говорю об этом с вами, потому что Рорх уже поставила на вас свою печать, и я вас… гм… чувствую. Вы убивали слишком много, леди Аэлин. Таких, как вы, богиня смерти либо берет в свои глашатаи, либо забирает на Суд Богов. Смотрите сами, какой вариант вам больше по душе.
Аггрефьер резко замолчал, будто бы принюхиваясь к воздуху. Продольные зрачки сузились, взгляд заставил охотницу напрячься.
— А сейчас я попрошу вас не пугаться, — тихо произнесло существо, чем едва не заставило молодую женщину вздрогнуть.
— Вы… закричите? — поморщилась Аэлин, приготовившись закрыть уши.
Губы вестника беды растянулись в печальной улыбке.
— Не я, — невесело усмехнулся он. — Но сейчас, возможно, вы бы предпочли, скорее, это.
Охотница не успела задать вопрос, а Теодор не успел ничего пояснить. Из комнаты, где остался в одиночестве данталли, донесся тяжелый придавленный стон.
Сердце Аэлин с силой ударило в грудь и в буквальном смысле сжалось. В памяти охотницы мелькнул момент, когда она зашивала данталли его рану. Женщина понимала, что сама точно не перенесла бы этот процесс, не покривившись, а Мальстен ведь даже не поморщился.