— Не надо впутывать сюда Грэга, — качнул головой Мальстен.

— Ну не надо, так не надо, — пожал плечами принц. — Значит, не будем впутывать. Как бы то ни было, мой друг, я не лишился языка и о твоих передвижениях вполне могу расспросить тебя самого. Что, кстати, и собираюсь сделать. Рад, что ты последовал моему совету и перестал блюсти этот никому не нужный обет воздержания.

— Не было у меня никакого обета, — почти обиженно буркнул данталли, отводя глаза.

— Знаю, что не было. Поэтому и нечего было его блюсти, — ухмыльнулся Бэстифар, опираясь на перила балкона. — Так, значит, твой выбор пал на Ийсару. Она — интересная особа, привлекательная. Не совсем в моем вкусе, правда, но все же… и как она?

Мальстен недоуменно посмотрел на принца, округлив глаза.

— Она… эм… в порядке, — растерянно произнес он, не представляя, какой ответ ожидал услышать собеседник. На несколько секунд на балконе воцарилось молчание, нарушаемое лишь отдаленным шумом с улиц Грата, а затем Бэстифар вдруг прыснул со смеху, согнулся и расхохотался в голос. Мальстен неловко перемялся с ноги на ногу и хмуро уставился на друга, дожидаясь, пока тот закончит этот непонятный эмоциональный всплеск.

— Не помню, чтобы так искрометно шутил, — ничего не выражающим голосом сказал данталли, приподняв подбородок.

Бэстифар распрямился, постарался восстановить дыхание, однако еще несколько секунд его охватывали легкие приступы смеха. Наконец, смахнув выступившую в уголке глаза слезу, он шумно выдохнул и ответил:

— Боги, Мальстен! Ты нашел способ пытать аркала — с тобой можно смертельно устать от смеха. Это же надо! Нет, я не могу… — на этот раз он постарался не поддаться порыву и остаться спокойным. — Серьезно, Мальстен, ты меня в могилу сведешь так. Ты, что же, решил, что я о ее состоянии здоровья у тебя спрашиваю?

— Я не совсем понял, о чем вообще ты меня спрашивал, прежде чем на тебя напала эта странная истерика. Ты спросил, как она. Что еще я должен был тебе ответить?

На этот раз Бэстифар изумленно округлил глаза, растерянно уставившись на друга.

— О… боги! Вот даже не знаю, кем себя после этого чувствовать. У тебя в семье придерживались строгих воспитательных традиций?

— Это к чему?

— К тому, что интерпретировать мой вопрос как интерес о состоянии здоровья или душевном благополучии Ийсары в данной ситуации мог только человек высочайших моральных устоев.

— Ну, я не человек, а данталли. Но даже если это отбросить, вряд ли человек «высочайших моральных устоев» решился бы нарушить Вальсбургскую Конвенцию и отправиться тайно руководить Кровавой Сотней. Так что хватит уже гипертрофировать мое воспитание и скажи уже толком, какого ответа ты от меня ждал.