Потоптавшись и бросив ненавидящий взгляд на Женю, он все же вышел.

– Что такое «контингент ЧСИР»? – тяжело всхлипнув, спросила Ася.

– Члены семей изменников Родины, – после некоторого молчания пояснил тот агент, который выгнал Федорычева. Был он постарше своих сотоварищей, с изрытым оспой лицом.

– Да какой же мой муж изменник Родины! – сипло выкрикнула Ася, у которой от ужаса перед этими словами даже голос пропал. – Вы же ему никакого обвинения не предъявили! Просто увели – и все.

– Обвинения суд предъявит, будьте покойны, – ответил рябой. – И вам сообщат, что, за что и почему.

– Чего это ты, Рябов, с ними беседы разводишь? – выкрикнул другой агент, молодой, маленький, с яростным выражением осознанной классовой ненависти на лице. – Сами должны знать, кто они такие и что их ждет за измену Родине!

– Никогда не вредно провести политработу среди населения, – назидательно ответил Рябов, и Ольга с трудом подавила совершенно неуместную усмешку оттого, что этот рябой человек носит именно эту фамилию. – А вот ты значение такой работы явно недооцениваешь, Климов. А что нам говорилось в связи с текущим моментом, помнишь? Не упускать ни одного случая повысить сознательность масс! Муж и жена, возможно, одна сатана, однако нянька – это наемная прислуга, которая должна быть просвещена насчет своих хозяев и их политического лица!

– Ну давай, просвещай, послушаем, – буркнул Климов, однако Рябов больше ни слова не сказал, только хмуро поглядел на Асю и покачал головой.

В конце концов эти двое ушли, оставив в доме ужасающий беспорядок, забрав все документы Василия Васильевича и даже конспекты лекций (оказывается, год назад он по совместительству вел какие-то занятия в Водном институте).

Женщины были измучены обыском, Симочка тоже не рвалась навести порядок – ни у кого не было ни физических, ни моральных сил!

Ася отпустила Симочку до завтрашнего утра и, когда за той захлопнулась калитка, опустилась на колени перед растоптанной скрипкой.

По ней за время обыска столько раз прошлись тяжелые мужские ноги, что теперь на полу валялись только щепки да комок струн. Ася голыми руками принялась сметать этот мусор в кучку, собирать, то и дело смахивая слезы.

Ольга догадалась, что она хочет сделать, нашла в ворохе выброшенных из шкафов вещей белый платочек, постелила на пол и начала, придерживая Женю одной рукой, помогать Асе. Вместе они собрали остатки скрипки в узелок, и больше Ася с ним не расставалась.

На другой день после обыска она слегла в жару, однако этот узелочек всегда оставался рядом. Иногда Ася трогала его, и рваные струны отзывались тихим, жалобным стоном… Ольге казалось, что до них доносится голос Василия Васильевича, который томится где-то в кельях Крестовоздвиженского монастыря, превращенных в тюремные камеры, – и горло сжималось от тоски и страха.