Чьи-то крепкие руки подхватили сначала Нику, потом Ивана, потащили вверх, на поверхность. Артем Игнатьевич на берег выбрался сам, торопливо сорвал с лица маску, бросился к Нике. Ника сидела на песке, крепко прижимая к груди рыбацкий мешок. В этот момент Ивану показалось, что никакая сила в мире не заставит ее с ним расстаться. Ее глаза были широко распахнуты, немного безумны. А Иван даже боялся представить, что она пережила в этом проклятом лабиринте. Представить боялся, но и оставлять ее вот такую, растерянную и беспомощную, не собирался, обхватил за плечи, прижал к себе, защищая и от Артема Игнатьевича, и от насквозь мокрых Рафика Давидовича и отца.

– Мы с тобой еще поговорим, младшенький! – Голос отца дрожал то ли от злости, то ли от облегчения. – И с вами, барышня, тоже! И с вами! – Он перевел полный укора взгляд на Артема Игнатьевича. – Я же просил вас! Это мой сын! Мой единственный сын! – Отец, его невозмутимый, крепкий как скала отец, сорвался на крик.

– Я сам. Артем Игнатьевич меня не пускал.

– Тебя попробуй не пусти! Весь в папеньку! – Похоже, гнев Серебряного Артема Игнатьевича нисколько не напугал. Он смотрел только на Нику, а Ника смотрела только на него.

– Нам нужно поговорить, девочка. – Он медленно, палец за пальцем, начал разжимать ее сжатые кулаки. – О том… что вот тут. – На сумку он старался не смотреть.

– Не надо, – Ника сопротивлялась и мотала головой. – Это опасно. Я должна сама!

– Пока это в мешке, оно никому не причинит вреда. Я знаю, мне рассказывала Агата. Отпусти это, девочка, отпусти и положи на землю. А вы, – он обернулся к остальным, – послушайте меня очень внимательно. Никто, ни один из вас не должен развязывать эту сумку. Ни развязывать, ни уж тем более заглядывать внутрь. Это очень опасно! Вы меня услышали?

Они все молча кивнули, а Ника разжала наконец побелевшие пальцы, отдала сумку Артему Игнатьевичу.

– Ее нужно отпустить, – сказала шепотом. – Только не здесь, подальше в море.

– Отпустим, девочка. Но сначала мы спрячем ее на острове. Ей не место среди людей. – А с Артемом Игнатьевичем что-то происходило, серела кожа, синели губы. Но рыбацкую сумку он взял недрогнувшей рукой, отнес к подножию скалы, сунул в глубокую нишу, привалил камнем. За сердце он схватился лишь на обратном пути.

Первым, что происходит, понял отец, бросился к моторке, схватил свой мобильный, а уже через пару секунд кричал в трубку:

– Это Серебряный! Высылайте вертолет и реанимацию! Да не знаю я что! Похоже на инфаркт!..

И снова все закрутилось в бешеном ритме, только на сей раз центром этой круговерти стал Артем Игнатьевич. Ему было больно, и руку он прижимал к сердцу, а второй рукой сжимал Никину ладонь.