Черчварри смотрел на волны, силясь разглядеть другие карты. Он вспомнил все, что ему рассказывал Саймон, и то немногое, что помнил из записанного в журнале.
У самой кромки воды копошился какой-то темный силуэт. Черчварри разглядел, что существо слегка двигает острым хвостом. Он наклонился к воде.
– Мечехвост, – тихо произнес он.
Старик повернулся к Фрэнку и улыбнулся потомку первого владельца журнала.
– Замечательные создания.
Он думал о том, как они растут, сбрасывая время от времени панцири, под которыми оказывается новая, мягкая и блестящая кожа. Тысячелетия ползания, плавания, терпеливого заметания своих следов на песке хвостом. Старик улыбнулся.
– Мистер Мак-Эвой! Мне бы хотелось прочесть это письмо, а затем, полагаю, мы выпьем чего-либо этакого, если вы, конечно, не против. Мне кажется, что мы станем друзьями.
Единственное, что они слышали, – это шум движущегося автомобиля. Даже когда они проезжали через город, им казалось, что мир вокруг погрузился в дрему. Сборщик дорожной пошлины ничего не сказал по поводу помятого желтого трейлера, который тащил за собой ржавый автомобиль, каким-то чудом не рассыпающийся при езде.
– Видок, конечно, тот еще, но двигатель в порядке, – сказала Энола.
Алиса не знала, верить ли ей этому. А какая, в сущности, разница? Сломаться в Делавэре все же предпочтительнее, чем в Напаусете. Оставлять маму ей было тяжело, но если бы она не уехала, то было бы только хуже, просто невыносимо. «Не стоит детям видеть позор своих родителей, – сказала ей мать при расставании. – Это не навсегда. Приезжай, когда ты позвонишь, а мы оба ответим тебе по телефону». Алиса хорошо знала свою мать, знала, как Ли может пристыдить человека одним своим взглядом. Это отец испытает всю горечь позора. Алисе стало его жалко, но потом она решила вообще об этом не думать. Так легче.