Тищенко перетаптывался, тщетно стараясь согреться, а в это время…

А в это время солдаты южного караула уже лежали на земле, захлебываясь собственной кровью. Черные неслышные тени, страшные, уродливые, почти нечеловеческие, продвигались от костра к костру, уничтожая, убивая. Неслышно! Молниеносно! И только серебряные нити на шевронах вспыхивали на миг и снова гасли…

Невидимые, укрытые темнотой, как кутается дьявол в людское неверие, монстры, порождение жуткого эксперимента, бесшумно атаковали спящий партизанский лагерь.

Умаявшийся за день Лопухин впал в забытье и теперь метался во сне, словно в сетях, не в силах открыть глаз, крикнуть. Чья-то злая воля сдавила его сознание, захватила там, в призрачном мире сна, и не давала вырваться. Кто-то более сильный или опытный держал Ивана там, где он не мог ничего…

И била крупная дрожь штандартенфюрера Лилленштайна. Барон скрежетал зубами, через приоткрытые веки можно было видеть жуткие, закатившиеся глаза. Его то бросало в холод, то окатывало жаром, а изуродованные суставы выгибались в совершенно неестественных направлениях.

Может быть, окажись рядом генерал Болдин, все сложилось бы иначе, но и он спал. Единственный человек, когда-то давным-давно прикоснувшийся к Тайне, спал тревожным сном, умаявшись за бесконечно длинный день.

Это была странная, полная кошмаров ночь.

А посреди нее стоял красноармеец Степа Тищенко, комсомолец, размышляющий о боге. И жалеющий его, усталого и запутавшегося в тяготах мира и людских ошибках.

А когда перед ним, как из-под земли, выскочили черные молчаливые фигуры, боец Тищенко сделал то, что был должен.

Он вскинул автомат.

Он крикнул: «Стой! Кто идет?!»

Он выстрелил…

Потоком тяжелых свинцовых пуль стремительную тень отбросило назад. Степан тут же перенес огонь вправо, туда, где мелькнул еще один странный силуэт. Снова выстрелил и закричал что было сил:

– Тре-во-га!!!

Он не видел, как встает, качаясь, существо, расстрелянное первым. Как идет, приближается…

Степан делал свое дело, как должен делать его каждый солдат, что пришел в этот мир, чтобы защищать свою землю. И всех тех, кого…

Что-то острое вонзилось Степану в живот. Протолкнулось, разрывая внутренности. Тищенко вскрикнул, обернулся… Автомат вывалился из рук. Выскользнула, чертова немецкая машинка! И Степа, падая, вцепился в горло неведомой твари – чтобы не упустить, чтобы удержать, до последнего удержать, не пропустить, не дать… Туда, где дети, где города и мир… и бог.

Все смешалось в его голове. Потемнело.

И он упал, сжимая горло уже мертвого Номера.