— Он говорит… чтобы я возвращалась, — с трудом выговариваю я.

— Но в чем дело? Вы вся горите. Я отвезу вас домой.

— Нет. Не там. Мне нужно с тобой поговорить. Наедине.

Картик пристально смотрит на меня, едва дышащую; он поражен.

— Я знаю одно местечко. Я никогда не приводил туда молодых леди, но лучше мне сейчас ничего не придумать. Вы мне доверяете?

— Да, — отвечаю я.

Он подает мне руку, и я хватаюсь за нее, поднимаюсь в карету и позволяю Картику направить лошадей, куда ему вздумается, полностью отдавая свою судьбу в его власть.

Мы едем через мост, направляясь в закопченное, мрачное сердце восточного Лондона, и я с запозданием сожалею, что позволила Картику куда-то меня везти. Улицы здесь узкие и грязные. Продавцы овощей и мясники кричат от своих лотков, зазывая покупателей:

— Картошка, морковка, груши!.. Отличные кусочки баранины, ни единой жилки!..

За каретой бегут дети, выпрашивая хоть что-нибудь — монетку, что-нибудь съестное, работу… Они наперебой стараются завладеть моим вниманием.

— Мисс, мисс! — кричат они, предлагая любую «помощь» за жалкую монетку.

Картик останавливает карету в переулке за лавкой мясника. Дети бросаются ко мне, хватают за пальто.

— Прочь! — кричит Картик, причем говорит с акцентом кокни, которого я прежде никогда не слышала. — Вы слыхали о черепе и мече, а, негодники?

Глаза детей округляются при упоминании о символе Ракшана.

— Точно, слыхали, — продолжает Картик. — Так что быстро убирайтесь отсюда, раз уж поняли, о чем я говорю.

Дети бросаются врассыпную. Остается только один мальчик, и Картик бросает ему шиллинг.

— Присмотри за каретой, парень, — говорит он.

— А то! — отвечает мальчишка, пряча монету в карман.

— Весьма впечатляет, — говорю я, когда мы пересекаем грязную улицу.

Картик позволяет себе коротко, победоносно улыбнуться.