От паров опиума у меня слезятся глаза и першит в горле. Опиума в воздухе столько, что будет настоящим чудом, если мы выберемся отсюда, не одурев сами. Я прижимаю к лицу носовой платок, чтобы дышать через него.

— Смотри под ноги, — предупреждает Картик.

Несколько хорошо одетых джентльменов собрались вокруг опиумной чаши и замерли в ступоре, с открытыми ртами. Над ними висит веревка, протянутая через всю комнату, а на веревке болтаются выцветшие тряпки, изображающие занавес, от них воняет прокисшим молоком.

— С какого ты корабля, юнга? — слышится голос из темноты.

Чье-то лицо возникает в круге света. Это индиец.

— Я не матрос, — отвечает Картик. — И не юнга.

Моряк-индиец смеется. От угла его глаза через всю щеку тянется уродливый шрам. Я содрогаюсь при мысли о том, как он мог получить такой шрам и что могло случиться при этом с его товарищами… Моряк нащупывает кинжал, висящий у него на поясе.

— Так ты — дрессированная собака англичан?

Он тычет в мою сторону кинжалом. И издает лающий звук, который переходит в хриплый смех, а потом — в ужасающий кашель; на ладони, которую индиец подносит ко рту, остается кровь.

— Англичане, — он выплевывает это слово. — Из-за них мы живем вот так. Мы — их собаки, ты и я. Собаки. Чего бы они ни обещали, верить им нельзя. Но опиум Чин-Чина делает мир слаще. Кури, друг мой, и ты забудешь о том, что они с нами делают. Забудешь, что ты — собака. Что ты всегда будешь собакой.

Он показывает концом кинжала на липкий черный шар опиума. Моряк готов превратить в дым все тревоги и уплыть в забвение, где он никому не подчиняется. Мы с Картиком движемся дальше сквозь клубы дыма. Китаец ведет нас в крошечную комнатку и просит немножко подождать, а сам исчезает за тряпкой, которой занавешена очередная дверь. Картик крепко сжимает зубы.

— Что сказал тот человек…

Я умолкаю, не зная, как продолжить.

— То есть, я хочу сказать, я надеюсь, ты знаешь, что я никогда ничего подобного не думала.

Лицо Картика застывает:

— Я не такой, как те люди. Я Ракшана. Высшая каста.

— Но ты тоже индиец. Они твои соотечественники.

Картик качает головой.

— Каста определена судьбой. И надо просто принять это и жить по закону.

— Но ты и сам в это не веришь!