— Вот она, — со вздохом сказал Денбар и вышел.
— Давайте меч, — коротко бросил Кратц солдату. Тот потащил оружие из ножен и неуклюже передал его лейтенанту.
— Может быть, она хочет исповедаться? — неуверенно спросил Готфрид.
— Не было приказа, — порычал лейтенант. — На том свете исповедается. Держите ведьму, Айзанханг.
Доротея подняла на своих палачей глаза, полные слёз. Что будет с её ребёнком? — невпопад подумал Готфрид, но всё же заломил ей руки.
Вместе со стражником они поставили её на колени и согнули так, что лицо Доротеи коснулось испачканного нечистотами пола. Мгновение было слышно, как она тихо всхлипывает, но потом Кратц с силой выдохнул, и меч глухо звякнул о камни пола.
Тело ведьмы начало дёргаться, словно дьявольские силы исходили из него.
— Неудобно тут, — посетовал Кратц и принялся перерезать кожу и мышцы, которые не удалось разрубить с первого раза.
Вдалеке грохнула входная дверь.
— Денбар, будьте любезны, откройте камеру Доротеи Флок, — произнёс голос Фёрнера.
Кратц и Готфрид насторожились.
— Так только что открывал, — ответил Денбар. — Пришли люди, эту самую Флок казнить.
— Надеюсь, ещё не поздно, — торопливо сказал Фёрнер, и в коридоре послышались торопливые шаги нескольких пар ног.
Стражник, слышавший это, выскочил из камеры. Готфрид и Кратц переглянулись. Лейтенант тяжело вздохнул и упёр лезвие меча в пол. Вид у него был такой, будто он готовится к драке. Он понимал, что герр Фёрнер может три шкуры спустить с них за эту казнь, пусть даже сам не успел её вовремя остановить.
Викарий появился в дверях и тут же отпрянул. За ним показалось лицо того самого человека, одетого по-дорожному, с сумкой через плечо.
— Как изволите видеть, — сказал Фёрнер с досадой, — мы не успели. Доротея Флок уже казнена. Герры Кратц и Айзанханг слишком хорошо выполняют свои обязанности…
У Готфрида пробежал холодок по спине.
— Не успели? — переспросил человек в дорожном. Он не был похож на благородного, но так дерзко с викарием не мог говорить никто. — Не успели? Вы это называете казнью?
Фёрнер был мрачен, но оставался спокоен.
— Да, — ответил он. — Что вас смущает?