Наконец, устав от этой дурацкой игры, один из экзекуторов, держащий несчастную за плечо, навалился локтём ей на шею, вжимая в сиденье, и обоими руками схватил её за правую, ещё не повреждённую, грудь. Клещи тут же вцепились в плоть и дёрнули. Однако, на этот раз сосок не оторвался полностью, а продолжил болтаться на толстом клочке кожи. Хильдегарда кричала и плакала, кровь лилась ей на живот и ноги, а она зажимая окровавленные раны на груди связанными руками. Палач снова ухватил оторванную плоть и довершил дело. Толпа громко загомонила и кучер тронул коня. Ведьме развязали глаза, и, увидев своё изуродованное тело, она закричала от отчаянья, боли и бессильной ярости.

Крик подхватила толпа, но в её устах он окрасился злорадством и торжеством. Горожане навалились на стражников, и тем пришлось отчаянно работать локтями и древками алебард, защищая осуждённых от преждевременной расправы.

Вот оно, благо инквизиции, — думал Готфрид. Если бы не суды над ведьмами, кто знает, не было бы жертв, растоптанных толпой, в десятки раз больше?

Родственники, друзья, мужья и жёны, которые ломились в Труденхаус и ратушу, вымаливая прощение для своих близких, осуждённых, конечно же, по ошибке — где они теперь? Откуда вдруг взялась бушующая толпа, готовая разорвать проклятых еретиков? Где те люди, которые «высказывают сомнения относительно истинности обвинений в ведовстве»? Народу лучше знать своих врагов, потому что слухи расходятся быстро. И народу, в отличие от инквизиции, не нужно доказывать очевидных вещей. Ну так что, умники-учёные, «высказывающие сомнения», где же вы? Где этот юнец, Отто, которому Дитрих вломил тогда, во дворе пивной, по первое число?

Процессия двинулась дальше и протиснулась на рыночную площадь. Несколько десятков стражников охраняли её от вездесущих горожан, которые так и норовили пролезть поближе к кострам, ожидавшим своих жертв.

Чуть поодаль высилась епископская ложа: там уже заняли свои места высшие священники, судьи и Фридрих Фёрнер с Иоганном Георгом в центре.

Из стрельчатых окон церкви выглядывали десятки молодых монахов.

Солдаты принялись привязывать ведьм цепями к толстым брёвнам, вкопанным в землю. Руки приговорённых были связаны вместе, наподобие молитвенного жеста, поэтому нужно было обматывать сначала ноги, затем пояс, а потом горло. Готфрид старался не слишком натягивать цепи — так у осуждённого будет иллюзия свободы, и он будет больше дёргаться, потешая зрителей. А это и зрелищнее, и назидательнее, и самому смертнику, наверное, легче умирать, пытаясь высвободиться, чем зная, что это невозможно. Наверное тугие цепи так угнетают перед смертью. Как похороненному заживо не важно, что воздуха ему осталось на пару десятков минут, его пугает именно теснота гроба. Так и здесь: пламя всё равно доберётся до тебя, но если цепи будут свободнее, у тебя хотя бы есть надежда высвободиться. А надежда, пусть даже пустая, — это великий дар перед смертью.