Да это же Китти, — вдруг поняла она. Лаванда не сразу узнала её в красном, но да — естественно, та самая Китти Башева, совсем как в телевизоре, только в живую.

Феликс мельком просмотрел бумагу и сразу отчего-то помрачнел.

— Что там? — спросила Лаванда. Он молча показал ей листок.

— Я говорил, что чем-то подобным кончится, — Феликс уже глядел сквозь толпу в сторону помоста.

Лаванда вчиталась в узкие ровные строчки — так быстро, как только успевал её ум вникать в написанное. Последние были зачёркнуты, но чисто символически — тонкой линией, за которой отлично виделись все буквы.

В смятении, не до конца даже поверив, она подняла взгляд на Феликса.

— Но… это же…

Он кивнул:

— Вот теперь начнётся по-настоящему.

Китти преодолела свой путь и запросто взбежала по лестнице помоста, будто высокие каблуки ей абсолютно не мешали. Оркестр играл что-то жеманно-развесёлое. Китти улыбалась всем вокруг и смотрелась очень милой, приторно милой, как засахаренная вишенка в бокале шампанского.

— И что теперь делать? — шепнула Лаванда почти в панике. — Рассказать кому-то? Предупредить?

— Это да. Но сначала, как минимум, надо убраться отсюда до того, как придёт Нонине. С таким размахом, — Феликс кивнул на бумагу, — ничего хорошего нас здесь не ждёт.

Он быстро огляделся по сторонам.

— Так, дай мне пять минут, потом тоже уходи, через боковую.

И исчез прежде, чем Лаванда успела что-то ответить.

Она поспешно начала искать его взглядом, но Феликс как растворился. Лаванда понятия не имела даже, в какую сторону он направился, и некому было уже сказать, что она так и не поняла, куда ей надо уходить — в убежище или куда-то ещё. И что, если в убежище, то она вообще-то не сказать, чтоб помнит, как добраться до него отсюда. И, если уж на то пошло, не знает, где у Турхмановского парка боковой выход, если Феликс это имел в виду. То ли он сильно переоценил её способности, то ли просто не успел подумать, как часто с ним бывало.

Не найдя никаких других ориентиров или чего-то, за чем можно было бы наблюдать, Лаванда стала смотреть на помост и трибуну. Китти вещала оттуда… Трудно было понять, что именно. Она говорила что-то о том, что Софи Нонине очень рада их приходу и что это «показатель того, что наше общество обретает свою идентичность и сплочённость», о том, что Её Величество вкладывает в них так много «сил и энергии» и исключительно поэтому мы двигаемся «от прошлого к будущему», что-то ещё о каких-то расплывчато-неопределённых врагах, которые хоть и стали сильнее и коварнее, но бояться их совершенно незачем, потому что разве справятся они с целой страной, с целым народом… Впрочем, всё в словах Китти было расплывчато и неопределённо и не оставляло ни мысли в голове, только ощущение безумного карнавала — вместе с охапками цветов, и фонтанами, и флажками, и взбудораженным шёпотом толпы, и её овациями. Лаванда не понимала, чему они так радовались, чем сумела Китти зажечь в их глазах неуёмную жажду продолжения. Вся эта нарочитая любезность, пластиковый блеск, картонная улыбка — все эти откровенно дешёвые приёмы… И как на них можно вестись.