УжасыСердце ночистр 283
Светлый фон
Старуха ждала их на самом краю болота, сидела на гнилой коряге смотрела в черную воду. Они думали, что это они смертельно устали. Им стоило лишь заглянуть в ее бесцветные глаза, чтобы понять, какая она на самом деле – смертельная усталость. И заговорила старуха не сразу. То ли с силами собиралась, то ли с мыслями. А когда заговорила, белый день для них всех сделался чернее самой глухой ночи.

Они не поверили. Да и кто бы поверил на их месте? Кто бы поверил, что нет больше женщин, без которых жизнь теряет не только краски, но и сам смысл?! По их вине нет…

Они не поверили. Да и кто бы поверил на их месте? Кто бы поверил, что нет больше женщин, без которых жизнь теряет не только краски, но и сам смысл?! По их вине нет…

К поместью они уже не шли, а бежали, оставив старуху далеко позади. И откуда только силы взялись? Наверное, из этого вот нечеловеческого отчаяния. А еще из надежды. Ведь случаются же в жизни чудеса. Они ведь даже были свидетелями этим чудесам! Так почему не сейчас?!

К поместью они уже не шли, а бежали, оставив старуху далеко позади. И откуда только силы взялись? Наверное, из этого вот нечеловеческого отчаяния. А еще из надежды. Ведь случаются же в жизни чудеса. Они ведь даже были свидетелями этим чудесам! Так почему не сейчас?!

Бежали к поместью, а выбежали к старухиной избушке. Водил их лес, как до того водило болото. Не пускал, путал пути. Или не лес? Старуха сказала, что отныне Злата держит эту призрачную завесу. И через нее ходу нет никому: ни Врану, ни им. Ни самой Злате…

Бежали к поместью, а выбежали к старухиной избушке. Водил их лес, как до того водило болото. Не пускал, путал пути. Или не лес? Старуха сказала, что отныне Злата держит эту призрачную завесу. И через нее ходу нет никому: ни Врану, ни им. Ни самой Злате…

Сколько было попыток попасть в Горяевское, они не знали, сбились со счета. Ходили и втроем, и поодиночке, но неизменно возвращались к лесной избушке.

Сколько было попыток попасть в Горяевское, они не знали, сбились со счета. Ходили и втроем, и поодиночке, но неизменно возвращались к лесной избушке.

– Хватит, – однажды сказала старуха. Она стояла, упершись в посох, и студеный осенний ветер трепал ее черные одежды. – Нет больше ваших женщин! Смиритесь! О другом подумайте! О тех, ради кого они жизни свои отдали, кто выжил, но осиротел! Хотите им, детям ни в чем не повинным, такой доли?

– Хватит, – однажды сказала старуха. Она стояла, упершись в посох, и студеный осенний ветер трепал ее черные одежды. – Нет больше ваших женщин! Смиритесь! О другом подумайте! О тех, ради кого они жизни свои отдали, кто выжил, но осиротел! Хотите им, детям ни в чем не повинным, такой доли?