И вот тут неясный страх превратился в нечто почти материальное, осязаемое. Настолько, что Ирина опять вжалась спиной в стену, судорожно обернувшись назад: вдруг там, сзади, есть еще один такой же… Такой же, какой стоит здесь, в конце коридора, как раз между ею и Павлом. Правда, Ирина не знала, и «какой» стоит между Пашей и ею. Он, стоящий, только смутно угадывался — как раз там, где луч света почти рассеивался, и в сумраке бродили тени от каждого выступа и каждой неровной рельефности стен. Вроде бы Ирина замечала движение в луче фонаря, что-то мелькало, перемещалось, заслоняло свет… Девочка была убеждена, что кто-то тут появился («Надо его ждать, и он придет…» — невольно мелькнуло дурацкое). Но поручиться, что кого-то видит, Ирина все же не смогла бы.

— Паша… Паша, тут кто-то есть…

Деликатный Павел не слушал, неподвижно стоял далеко.

— Паша!!! Пашенька!

— Что там?!

— Паша… Тут кто-то стоит между нами…

Молчание. Павел, наверное, оценивал информацию.

— Далеко?

— Нет… От меня — шагов двадцать…

— Он какой? — помолчав, уточнил Пашка.

— Не знаю… Знаю только, что стоит.

— Гм… Гм…

Решившись, Павел шагнул в коридор, и не только светил лучом с каски, парень направил в коридор еще и луч мощного запасного фонаря. До конца своих дней Павел не мог сказать точно: видел он что-то или все-таки галлюцинировал.

Потому что в луче света возникло то, чего не может быть, и возникло только на какое-то исчезающе короткое мгновение, долю секунды. Нечто белое, приземистое, почти кубическое, со странной вытянутой головой животного, с буграми мышц под белой шкурой. Лица и глаз Павел не увидел или просто не успел заметить.

— Павел, тут кто-то был?!

— Не знаю… Точно не могу сказать. Скорей иди сюда.

— Ой, иду, Пашенька…

Сердце у Ирины колотилось, страшно хотелось к Паше, к сильному, к знающему, под защиту… Напугать женщину — отличный способ показать ей самой, чего стоят все идеалы феминизма и прочих сумасшедших измышлений.

Коридор изгибался, за переломом становился шире и удобнее, без завалов огромных камней. В одном месте от него отходил боковой ход, и там, в свете фонарей, перед детьми предстал уже знакомый нам ярко-красный камень — то ли фаллос, то ли сабля.

Нельзя сказать, что Ирина не напряглась при виде сидящих покойников, но и отнеслась она к трупам все-таки совершенно по-другому. Привыкала? Да, и привыкала тоже. Трупы были частью пещеры, ее атрибутом. Ирина свыкалась с пещерой. Но было еще и другое: где-то подспудно билась мысль о единстве судьбы — ее с Павлом и этих, оставшихся здесь.