Она снова замерцала и словно бы вознеслась, вписавшись в ткань звездного узора. Но он по-прежнему слышал ее голос:

– Я дух и плоть, слияние и распад, жизнь и... Да, и смерть. В царстве небес сие не показалось бы удивительным, но здесь представляет собой тайну, которую не каждому дано постичь.

– Тогда, – помолвил Эхнатон, прищурившись, однако твердо решив не отводить взгляд, – почему ты не возвращаешься к своим звездам?

– Я не могу, – ответила она, и в ее взоре вновь блеснул тот, давний лед безграничного одиночества. – Я говорила о безграничности своего могущества, но, увы, в действительности это не так. По правде сказать, я пленница этого тесного, убогого мира – мира, куда была изгнана с небес и где, боюсь, обречена пребывать до конца времен.

Эхнатон, поразмыслив над услышанным, покачал головой.

– На все воля Всевышнего, – промолвил он. – Для него нет ничего невозможного. Если ты пала по его воле, то его же соизволением можешь быть возвышена снова, а будучи изгнанной – возвращена в родные пределы. Не отчаивайся, о моя царица. Следуй путями добра, и на путях этих ты сможешь достичь многого.

И вновь она рассмеялась, но на сей раз не с презрением, но со смертельной горечью.

– Ты не первый, о муж мой, кто призывает меня шествовать путями добра, ибо, да будет тебе ведомо, именно так поступал один из моих собратьев, тоже изгнанник. Он вывел людей из дикости, дав им, дотоле не отличавшихся от зверей, знание о мире. И научил их стремиться к совершенству. Многие земли испытали на себе его благотворное влияние, но более всех иных стран он всегда любил Египет.

– Если так, я знаю, о ком ты говоришь, – тихо сказал Эхнатон. – Его звали Осирисом.

Он сглотнул, ибо испытывал одновременно и ужас, и благоговение.

– Но теперь я знаю и другое. То, что твое истинное имя Исида и что это ты вместе с Сетом привела Осириса к гибели.

– Так оно и было, – кивнула царица. – Но все же... Все случилось не так, как, надо полагать, рассказал тебе о том верховный жрец.

– Не так? Но как же тогда это произошло на самом деле?

Исида воззрилась на него, и во взгляде ее Эхнатон уловил жалость. Она протянула руку и, сняв платок с его головы, мягко провела ладонью по выпуклому затылку.

– О муж мой... – тихо произнесла она. – Как я уже говорила, первый царь этой земли всегда стремился творить добро, однако на сей стезе его предала сама природа сего бренного мира В отличие от небес, где все вечно и незыблемо, здесь все преходяще и тленно, поскольку, едва возникнув, уже начинает безостановочный путь к увяданию. Царь любил всех и вся, но любовь эта приносила ему лишь горе, ибо все, радовавшее его в этом мире, было обречено на смерть. И вот наконец отчаяние одолело его настолько, что он возненавидел собственную природу и возмечтал о смерти. А возмечтав, явился ко мне, более всех нас сведущей в великих тайных искусствах, и попросил сотворить неимоверное чудо, даровав ему смертность.