Вольная пташка, да еще с непоправимо испорченной репутацией, Люська совершенно махнула на себя рукой. Подружившись на рынке с такими же, как она, бабами, незадачливыми в жизни и горластыми любительницами пропустить стаканчик, Люська, отстояв базарный день и сдав выручку перекупщику Ашоту Донатовичу, толстому и невероятно потному, но безупречно честному с продавщицами, и получив причитающуюся ей долю, отправлялась с новыми товарками, что называется, «заслуженно отдохнуть». Отдых в летнее время происходил в дешевой портовой закусочной, в холодное же – на квартире у Мурки, прозванной так за абсолютно драный кошачий вид. Мурка жила совершенно одна в не по-женски загаженной однокомнатной квартирке-пристройке без горячей воды и ватерклозетных удобств. Муж у Мурки давным-давно помер, отравившись собственного приготовления самогоном, сын же сидел по тяжелой статье с незапамятных времен.

Если с дамами увязывались кавалеры, в основном приехавшие сдать товар поставщики-частники, веселье обычно длилось до самого утра, а за «дополнительные» услуги Люська по привычке взимала с них наличными, теперь всего лишь пять рублей с носа. Но зато уж в отличие от бесплатных подруг ни в чем кавалерам не отказывала. Иногда особо щепетильных клиентов, стеснявшихся тесноты и непотребства Муркиной комнатушки, приводила спать домой.

Эти-то ночные постояльцы, когда наглые, а когда и протрезвевше-застенчивые, и доставляли Ирочке скудное денежное довольствие. Техника вытягивания наличности была не очень даже и хитра. Когда мать, с утра, как поезд по расписанию, отправлявшаяся неукоснительно на родную рыночную площадь, велела накормить чем придется пробудившегося гостя, Иришка, прежде чем подать поесть, на глазок определяла сущность и утренний настрой постояльца. Если тот вид имел невыспавшийся и понурый или просто растерянный от пробуждения в неведомо какой части света, Ирочка без обиняков, но ласково намекала, что за завтрак надо бы заплатить отдельно, хотя бы рубль, одновременно при этом заботливо опекала гостя, старалась накормить от души. И денежку в этом случае получала всегда, иногда и больше рубля – за приветливость и доброе слово. Если же гость вставал бодрячком и в совершенно чужом ему доме чувствовал себя, как в своем собственном, был с утра авантажен и нахален, то подход к нему у Ирочки имелся совсем иной, да и денежный расчет тоже.

Когда самоуверенный постоялец, чаще человек горячий и кавказский, видя смущение прислуживавшей ему миловидной и полуодетой девчонки, пытался продлить ночные удовольствия и неожиданно обнимал Иринку, тянул к себе на колени, тут и начиналось основное шоу. От наигранного девичьего смущения не оставалось и следа, Иришка принималась отбиваться и орать на всю улицу, поминая соседа-участкового и мамашу, которая, скажи ей дочка хоть полслова, не оставит от нахала мокрого места. Далее дело, ловко доведенное Иришей до мирного разрешения, редко заканчивалось меньше чем выдачей малолетней вымогательнице десятки за молчание.